– Не говорите глупости, Бишет! Пусть смотрят, сколько хотят! Да вы знаете, что это мое дитя, дитя моего сердца, хочу я сказать, вновь обретенное здесь? Однако я полагаю, что вы желаете быть представленным? Марианна, перед тобою аббат Бишет, мой верный секретарь. Что же касается вас, друг мой, знайте же, что эта красивая дама – моя крестница, леди Марианна…
Он замолчал, мгновенно дав себе отчет в том, что он собирается сказать, увлеченный радостью и своим восторженным характером. Улыбка с его лица исчезла, словно стертая невидимой рукой. С внезапным беспокойство он посмотрел на Марианну.
– Но это невозможно! – прошептал он. – Как ты можешь быть здесь, во Франции, в этом дворце, в обществе австрийца…
– Князь Леопольд Клари унд Алдринген! – вытянулся молодой офицер, щелкнув каблуками в знак приветствия.
– Рад познакомиться, – машинально сказал кардинал, думая о своем. – Я спросил себя: как ты можешь быть в Париже, в то время как последний раз мы виделись… Где же тогда…
Охваченная внезапным страхом при мысли о том, что сейчас произойдет, Марианна поспешила прервать его. Растерянная мина Клари, безусловно, услышавшего злополучное «леди Марианна», уже достаточно выражала его беспокойство.
– Я вам все объясню позже, дорогой крестный. Это очень длинная история, и здесь, посреди двора, рассказать ее просто невозможно. Лучше скажите мне, что вы здесь сами делаете? Вы собираетесь уйти пешком, как я понимаю?
– Я сделаю то же, что и другие, черт возьми! – проворчал кардинал. – Когда мы прибыли сюда, мои братья и я, главный церемониймейстер передал нам приказ немедленно убираться отсюда, потому что Его корсиканское Величество отказался нас принять, хам!
– Ваше преосвященство, – воззвал аббат Бишет, испуганно оглядываясь вокруг, – будьте осторожны в выражениях.
– Э, я говорю то, что хочу! Меня выгоняют, не так ли? И простирают свое утонченное внимание до того, что отсылают все наши кареты, чтобы мы смогли показать парижским зевакам занимательное зрелище: пятнадцать кардиналов бредут в пыли с подобранными мантиями, возвращаясь домой пешком, как галантерейщики! Я надеюсь, что добрые парижане по достоинству оценят учтивость их властителя.
Монсеньор де Шазей стал таким же красным, как его мантия, и его аристократический голос, обычно тихий и спокойный, обрел тревожную пронзительность. Клари вмешался:
– Ваше преосвященство и его коллеги, если я правильно понимаю, являются теми, кто не счел должным присутствовать на свадьбе нашей эрцгерцогини? – спросил он довольно резким тоном. – И, безусловно, Император Наполеон не мог снести подобное оскорбление, не подумав о мести. Признаюсь, я ожидал худшего.