– Смотрите! – шептал Сен-Симон. – Вот коннетабль!
– Он крестный отец моей дочери, я его давно знаю, – сухо отрезала Катрин.
Увидев его, она испытала настоящее облегчение. Она с радостью узнала это лицо со шрамом, который, однако, не мог лишить привлекательности его взгляд, чистый и светлый, как у ребенка. Квадратный, атлетического сложения и без грамма жира, бретонский принц нес свои доспехи с такой же легкостью, как пажи свои шелковые накидки, и радость победы еще освещала его загорелое лицо.
Его окружили капитаны, но за исключением орлеанского бастарда, который шел рядом с ним и был его другом, Катрин не узнала никого. Там были бургундцы и бретонцы, но не было верных старых друзей.
Что бы это могло означать?
У нее больше не было времени задаваться вопросами. Молодой лейтенант сжал ее руку.
– Пойдемте! – сказал он. – Мы можем теперь последовать за процессией.
И они проследовали за кортежем до двора Сен-Мартен.
Двор представлял собой широкий квадрат, в центре которого возвышался вяз. Дерево было единственным ярким пятном в этом мрачном месте. Рядом помещались тюрьма и виселица, возвышающаяся у тюремной стены. В углах двора были свинарники с большими кучами навоза, от которых исходил невыносимый запах.
Однако именно навоз привлекал внимание благородного собрания, выстроившегося к нему лицом в то время, как вокруг стояли заграждения солдат. Перед ними находилось несколько солдат, но вместо копий, алебард и пик они держали вилы и длинные крючья. Казалось, все чего-то ждут.
В одном углу стояло множество гробов, покрытых шелковыми саванами, тут же расположилась группа из нескольких человек в полном трауре, которым Ришмон вежливо поклонился.
Епископ и настоятель приблизились к горе нечистот, над которой, к ужасу Катрин, старый прелат дрожащей рукой описал в воздухе знак благословения перед тем, как начал молитву за упокой.
– Что все это значит? – прошептала ошеломленно молодая женщина. – Я думала, что эта церемония предназначена для того, чтобы отдать должное коннетаблю д'Арманьяку…
– Точно так! – спокойно ответил Сен-Симон. – Он там, внутри.
– Внутри чего?
– Навоза, черт побери! Именно туда его выбросили добрые парижане после того, как убили в 1418 году и отдали себя герцогу Бургундскому. У него из спины вырезали полоску кожи, потом убили и бросили в эту дыру с навозом. Вы видите рядом с коннетаблем мессира Жана де Виллье де л'Иль Адана, который первым водрузил французское знамя на воротах Сен-Жак. Он раскаивается, так как после взятия Парижа именно он довел монсеньора Арманьяка до того плачевного состояния, в котором мы его скоро увидим. Но, – добавил он с внезапным беспокойством, – может быть, этот спектакль не для дамы?