Часто ночью, лежа в темноте с открытыми глазами, мучаясь бессонницей, она прислушивалась к собственному сердцу. Еще недавно при одном упоминании о супруге оно наполнялось счастьем или сжималось от муки. Но в последнее время она чувствовала лишь пустоту.
И только мысль о детях, которых она, конечно, уже никогда не увидит, наполняла ее сожалением и тоской, но это были эгоистические переживания, так как она знала, что малыши – в безопасности в Монсальви среди всех этих добрых людей, обожавших их. Рядом с ними была Сара, их вторая мать, аббат Бернар и Арно, в отцовских чувствах которого не приходилось сомневаться. По правде говоря, их мать не была им необходима, она могла спокойно умереть на фламандской земле. Она любила эту землю, а теперь эта земля примет ее и это бремя, растущее внутри ее и становившееся с каждым днем все невыносимее.
Беременность протекала сложно и болезненно, чего раньше с ней не случалось. Раньше деятельная жизнь, проходящая в основном на воздухе, делала ожидание ребенка незаметным, радостным, в результате чего она рожала детей с простотой крестьянки.
На этот раз все было по-другому. Она теряла аппетит, худела и каждое утро вставала все более бледной, с темными кругами под глазами. И вот однажды вечером, когда Луи ван де Валь вошел в комнату, Готье наскочил на него.
– Если вы ждете ее смерти, было бы честнее сразу же сказать об этом, сир бургомистр. Она слабеет с каждым днем, и должен вас предупредить, что очень скоро вы лишитесь ценного заложника, поскольку ее душа улетит к Богу. Что вы тогда скажете герцогу Филиппу?
Лицо городского магистра изобразило крайнее недовольство.
– Если графиня больна, почему вы об этом не сказали? Мы бы прислали врача…
– Ей не нужен врач, ей нужно двигаться, бывать на воздухе. Ее убивает не болезнь, а ваша позолоченная клетка! Я с уверенностью могу заявить: при такой возрастающей слабости она не перенесет родов, если смерть не заберет ее еще раньше.
– Откуда вы знаете? Вы врач?
– У меня нет этого звания, но я кое-что понимаю в медицине. Я обучался в Сорбонне и говорю вам, что госпожа Катрин недолго проживет!
Бургомистр вмиг лишился своей напыщенности.
– Спасением собственной души я клянусь вам, что не желаю ее смерти и никогда не хотел ее заточения. Я думал позволить ей свободно перемещаться в окрестностях города под охраной, разумеется, но не собирался ее запирать в этом доме. Но сейчас выпускать ее невозможно.
– Но почему?
– Работные люди этого не допустят, а они и являются настоящими хозяевами в городе. Я и мой коллега Варсенар лишь зовемся бургомистрами, и нам приходится с волками выть по-волчьи, если мы и наши семьи хотим остаться живы. Вы не удивились тому, что охрану несут кожевники и горшечники, несмотря на то что в городе есть специальная стража?