Она хотела произнести это бодрым голосом, но голос почему-то не слушался, звучал вяло и неубедительно. Стало неловко, но сгладить эту неловкость не представлялось возможным. Деликатный Леша не подал виду, что заметил ее замешательство, ее странную заторможенность, и как ни в чем не бывало принялся рассказывать свои бесконечные истории о пациентах наркологического отделения.
Леша был по-юношески влюблен в свою работу и в каждого из своих пациентов, которых любовно называл «своими наркошами». Лена слушала вполуха, иногда почти совсем не слушала, тупо глядя на набирающую силу и звук струйку пара из электрического чайника.
Она не спала полночи, а оставшиеся до утра несколько часов провела, провалившись в какую-то темную и глубокую яму без дна. Утром ее, сонную, чуть не сбила машина на перекрестке. Ошалевший от страха шофер высунулся из кабины и долго матерился вслед, а сама Лена даже не успела испугаться. Пытаясь избавиться от сомнамбулического состояния, она выпила на работе три чашки кофе, но от кофе стало только хуже, потому что началась страшная тахикардия и заболела голова.
Мысли в заболевшей голове были одни и те же. И картинки перед глазами мелькали одинаковые, невеселые.
«Я должна ему помочь», – в стотысячный раз подумала Лена, раскладывая по чашкам заварочные пакетики. Трудно было себе представить, каким образом она собирается помочь Женьке Шевцову. Да и нуждается ли он в этой ее помощи – еще вопрос. Рецепт на лекарство она ему выписала, исповедь его выслушала, котлетами накормила – и кто сказал, что это еще не все? Живет ведь Женька на свете тридцать лет почти, обходясь без ее помощи. Школьные сочинения и единственный раз возникшая сексуальная проблема не в счет, это даже и не проблемы вовсе по сравнению с тем, что случилось сейчас.
По сравнению с этим убийством.
Даже мысленно произнеся это слово, Лена едва заметно вздрогнула. Она с детства обладала развитым воображением и к тому же была трусихой. А поэтому старательно избегала жутких кровавых историй. Даже вполне безобидных иронических детективов почти никогда не читала, опасаясь, что ночью приснится кошмар. Но все эти выдуманные истории, леденящие душу, конечно же, ничего не стоили по сравнению с тем настоящим убийством, которое случилось два дня назад и о котором она просто не могла не думать.
Думать – это еще цветочки.
Нужно было что-то делать, и эта необходимость повергала ее в ступор. В тех книгах, которые она старалась не читать, и в фильмах, которые она избегала смотреть, подобные истории всегда развивались по законам жанра и заканчивались одинаково. Справедливость, запутавшаяся в хитрых лабиринтах преступного расчета, все равно торжествовала, злодеи несли заслуженное наказание, героям оставалось только петь и плясать от радости, жениться и рожать детей. В книгах и фильмах на борьбу со злом дружно сбегались крутые самоуверенные дядьки с пистолетами или непробиваемо спокойные тетки с изощренным логическим мышлением. От одного их вида зло должно было трепетать и пачкать штанишки, как двухмесячный младенец, страдающий дисбактериозом.