– Да все те же варнаки, чей клад мы найти пытаемся, – со вздохом сообщил Вассиан, глядя на Марусю, как на круглую дуру. – Или не знаешь? Ты ж за их золотом пришла, а ничего о них не знаешь?
– Я в вашей книжке прочитала, что были два варнака, которые из-за варначки подрались, – проговорила Маруся.
– Да, ее звали Тати, – кивнул Вассиан. – Она их на побег подбила, на убийство Стрекалова и прочих, она план побега с прииска выдумала, она была их злым гением, она их почти привела к свободной жизни и настоящему богатству – и она же их погубила.
– Постойте-ка... – проговорила Маруся, которая слушала-слушала, будто очарованная, да вдруг спохватилась. – Как же вы говорите, что она привела их к настоящему богатству, а тут же уверяете, что Софрон ошибся и никакого золота тут в помине нет?
Вассиан оторвался от миски с похлебкой и посмотрел на Марусю со странным выражением. Ей показалось, что он чем-то недоволен.
Тот и впрямь был недоволен – тем, что Маруся оказалась не столь глупа, как ему хотелось бы, и умела связывать концы с концами.
– Да ведь про Тати и про золото баснословное – именно что Софроновы байки, – наконец сказал он наставительным тоном. – И я в том теперь сам убедился. Ну ты рассуди, Маруся: я тут перелопатил каждый вершок, и мало сказать перелопатил – я все вот этими руками, вот этими пальцами перещупал. – Вассиан показал заскорузлые от земли, загрубевшие свои руки. – А что нашел? Всего лишь крохи какие-то. Не самородки, а самородочки. Вдобавок, сплошь сорные, с кварцем смешанные. Вернее, золота там по отношению к кварцу так мало, что вполне можно сказать, что кварц с золотом смешан, а не оно с ним. Тебе Тимка-то хоть показывал нашу невеликую добычу?
Марусе очень захотелось гордо кивнуть, но она вынуждена была чуть качнуть головой.
В самом деле, Тимка ничего ей не показывал. А почему?
– А почему? – не без насмешки проговорил Вассиан, словно подслушал ее мысли. – Да потому, что не собирается он с нами делиться, вот что я думаю. Ни с кем – ни со мной, уж разумеется, ни с Митюхой, верным и преданным, который за Тимку даст себе руку правую отрубить, ни, само собой, с тобой, Марусенька, дорогая ты моя племянница, – делиться он не будет. Как только поймет, как только уразумеет, что золота тут одни крохи, так и рассудит, что его ему одному едва ли хватит. И на кой ляд ему другие подельники сдались? Дотумкается до этого – и порешит нас всех к такой-то мамаше. Я тебе точно говорю, девочка моя. И ты, главное, даже не заметишь, как он все проделает.
– Тимка... – сдавленно проговорила Маруся. – Тимка – меня? Порешит?!