– И вообще, – поддакнула Алёна, – «Фордов» много, а я одна.
– «Форд» у меня тоже один, – тоскливо сказал Леший. – Ну все, тронулись, вознеся молитвы вышним силам. Авось оберегут. Отче наш, иже еси на небеси... то есть на небесех... да святится имя твое...
Алёна скрыла улыбку и сделала самое постное выражение лица.
Добирались они до Падежина не так долго, как опасалась Алёна, – всего какой-то час. Или чуть больше. Никакие злодеи на них по дороге не нападали – может, побоялись, а может, злодеев просто не оказалось в наличии. Так или иначе, они вполне благополучно добрались до дома Феича и постучались в дверь, как те бедные котятки, которые некогда явились просить тетю кошку выглянуть в окошко. В окошко не в окошко, но в дверь Феич выглянул и так вытаращил глаза, что Алёне всерьез показалось: они вот-вот продерутся сквозь лохмы его власов, заслонявших физиономию, и разбегутся в разные углы его замусоренной жилухи, где отыскать их будет очень непросто.
Из записок Вассиана Хмурова
Если бы я не сунул в рюкзак эту тетрадку в клеенчатой обложке, куда записывал в свое время рассказы дядьки Софрона, если бы у меня не оказалось огрызка химического карандаша, я, наверное, сошел бы с ума здесь, где я сейчас нахожусь, куда попал по своей глупости и злой судьбе. Самое трудное теперь – сделать так, чтобы Тимоха не заметил, что я пишу, что у меня есть тетрадка – моя последняя отдушина, мое спасение, мое самое драгоценное достояние. Да, самое драгоценное, несмотря на то что я ищу золото, этот чертов клад! Я сам накликал на себя беду. Но кто мог знать, как все обернется, тогда, много лет назад, когда я записывал страшноватые волшебные легенды, когда проникся ими настолько, что и сам уже не мог отличить в них небыль от правды, когда наезжал в Нижний и искал типографию, в которой мог бы напечатать свою книжку, когда получил невеликий тираж и частью раздарил его, а частью спрятал в нашем старом доме в Ковалихинском овраге, в том доме, который потом сгорел.
Это было в 14-м году. Мы как раз собрались было с Дуней перебраться в город окончательно, я знал, что мне будет спокойней, если она станет жить в Нижнем, – все же здесь ее сестра. Даша вроде успокоилась, замуж вышла, дочка у нее растет... Мы уже складывали свое небогатое имущество и решали, как быть: дом в Падежине продать или просто заколотить. И вот в ту пору я наведался в Нижний, глядь – а дома на Ковалихе нет, и ничего не осталось ни от родительского наследства, ни от бумаг моих, ни от книг, ни от вещей – ни-че-го. Я принял это как знак судьбы, как знак того, что к прошлому нельзя вернуться, нужно искать иное будущее. И отправился к Дуне в Падежино – навсегда.