Оттуда и в действующую армию ушел. Туда и вернулся в 17-м после ранения – и жил, не думая больше о городе, жил единым днем, потому что время настало безумное, и никак оно не кончится. Не стану врать: были у меня мысли самому попытаться найти то, что ищу теперь по воле Тимки, делился я своими мыслями с Дуней, но она их очень остужала. Она никогда не верила в байки ни про погосты на деревьях, ни про лютую воду, ни, само собой, про варнацкое золото.
Я ей никогда не говорил, кто именно первым рассказал мне историю про клад. Она-то думала, просто собрал обычные байки по окрестным деревням. Дуня не знала, что впервые в Падежино привел меня тот случайный рассказ, который я услышал от одноногого бродяги на Миллионке, рядом с которым крутился востроглазый парнишка. Да сколько же всяких историй о самых разнообразных кладах наслушался я в тех местах, которые Лешка Пешков (эх, как вспомнишь, сколько раз, бывало, мы с ним мальчишками квасили друг другу носы, когда он, пробегая мимо нашего ковалихинского дома, норовил нарвать малины и смородины, которая росла вдоль забора... да не столько обирал, сколько попусту давил ягоду, притом что вокруг дома его деда по соседству тоже был огромный сад!) «прославил» под названием «дна». Небось и Роберт Льюис Стивенсон позавидовал бы этим словесным сокровищам! Ну да, я думал, только словесным. К тому времени я уже читал и Стивенсона, и Майн Рида, и всех других романтиков кладоискания, а Тимка слышал их впервые и верил истово... верил не зря, как выяснилось. Меня же поначалу очаровала романтика старинной истории о варнацкой любви. Это было чем-то похоже на лесковскую повесть «Леди Макбет Мценского уезда», книгу, которую я обожал с тех пор, как прочел ее. Куда там подросшему в Горького Лешке Пешкову до Николая Семеновича! Собственно, именно за подробностями любовной истории я и приехал в Падежино, однако ничего толкового о любви не узнал, зато услышал о зачарованном золоте. Ну и понабрал много всяких других историй о странных и опасных тайнах здешних мест. И познакомился с сестрами Дашей и Дуней Пановыми. И женился на Дуне, хотя Даша... Даша почему-то решила, что я приметил сначала ее. Но нет, это не так – для меня всегда была одна Дуня, только Дуня...
Дуня, где ты, что с тобой?! Неужели за все время, что я исчез, исчез бесследно, ты ни разу не взволновалась обо мне? Неужели твое вещее сердце не подсказало, где я, что со мной... Помнишь, какие письма писала ты мне в действующую армию? Я только диву давался, как чуяла ты опасность, которая мне грозила, описывала происходящее со мной, описывала бои с такой точностью, словно видела их своими глазами. Я знаю, что не был бы ранен, если бы получил твое письмо перед тем боем, а не спустя две недели после него...