– Выпейте, Этьен! Мне кажется, что вам это совершенно необходимо!
Он посмотрел на вино, не беря бокал в руки.
– Мне ничего не нужно, кроме покоя! Я бы хотел, чтобы меня оставили в покое! Я бы хотел…
Он вырвался из тисков кресла с таким видом, словно подлокотники пытались его удержать, и принялся бегать по комнате, наталкиваясь на невидимые препятствия, спотыкаясь и путаясь в полах своего немыслимого халата, хлопавшего, обвиваясь у ног, словно знамя безумца. Гортензия поставила бокал на место и подошла к нему в ту минуту, когда он, рыдая, рухнул на кровать в сильнейшем нервном припадке. То чрезвычайное напряжение, в котором он находился последние недели, внезапно отпустило его, оставив на милость его собственных сил. А их было ох как мало…
Не слишком понимая, что следует делать, Гортензия сперва подумала, что лучше дать ему выплакаться. Но рыдания грозили смениться настоящими конвульсиями. Этьен корчился на стеганом одеяле из синего камчатного полотна, стеная и бормоча бессвязные слова. Девушка испугалась, что его сейчас услышат, снова явится маркиз, и всегдашняя грубость его манер лишь усугубит положение бедного страдальца… Она огляделась вокруг, приметила за полуоткрытой дверью туалетной комнаты большой кувшин с холодной водой, побежала к нему с полотенцем и, намочив его, приложила к голове Этьена.
Воду принесли из колодца. Она была очень холодна, и после того, как Гортензия дважды сменила влажную повязку, Этьен понемногу успокоился… Когда он, промокший до нитки, поднялся. Гортензия решила просушить его одежду. Он беспрекословно повиновался и лишь молча поднял на нее голубые глаза, из которых все еще продолжали катиться слезы. Наконец он выпил немного вина.
– Спасибо, – со вздохом промолвил он. – Похоже, вы весьма одарены талантом ухода за больными. Из вас, несомненно, вышла бы прекрасная жена и еще лучшая мать…
– Но я и так ваша жена, – тихо сказала она. – А если господь нам поможет, надеюсь стать и матерью…
– Ну, уж в любом случае не с моей помощью. Отныне и впредь вы – графиня де Лозарг, но никогда вам не стать моей женой в том смысле, в каком это обычно понимают.
– Почему? Разве… вы меня так презираете? А ведь до того, как я повредила ногу, мы были друзьями. Вы доверяли мне, и, кажется, нас объединяла некоторая взаимная склонность. А ныне вы, кажется, полны враждебности ко мне. Можно подумать, что я перед вами провинилась!
– Я не презираю вас… Напротив!.. Но правда и то, что я сердит на вас.
– Почему?
– Потому что вы меня предали… обманули! Вы обещали сделать все, чтобы оказаться далеко отсюда. Вы утверждали, что изо всех сил станете противиться желаниям моего отца… И вы даже не боролись.