Ее общество никогда не могло бы доставить Гортензии особого удовольствия, а в этот скорбный день стало еще и жестоким испытанием. Едва кивнув в ответ на последний из трех традиционных реверансов, супруга наследника престола принялась молча беззастенчиво оглядывать дочь Анри Гранье. Молчание это никто не осмелился прервать, однако оно стало таким давящим, что мать Мадлен-Софи почла долгом вмешаться.
– Мадам, – мягко сказала она, – да извинит меня Ваше Королевское Высочество, но я позволю себе напомнить, что это дитя сегодня пережила испытание, способное сломить самых храбрых и крепких. А ей всего лишь семнадцать…
– Она велика для своего возраста и кажется вполне здоровой, – произнесла принцесса тусклым хриплым голосом, которым была обязана застарелому воспалению горла. – Мы хотели вас видеть, мадемуазель, чтобы сказать, сколь мы опечалены вашим трауром, и вместе с вами решить, что следует предпринять для вашего будущего. Кажется, ваши занятия близятся к концу?
– Это так, мадам, и если будет угодно Вашему Королевскому Высочеству и коль скоро того же пожелает наша мать-попечительница, мое непосредственное будущее до конца учебного года будет связано с этим домом.
– Это мудро, – с ободряющей улыбкой заметила преподобная Мадлен-Софи. – Гортензия – отличная ученица, весьма способная к самым разным предметам… Наше живейшее желание, чтобы она осталась с нами, и, если захочет, гораздо дольше, нежели до конца этого года. Наш дом, как мне кажется, хорошее убежище для страждущих.
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь, – раздраженно оборвала ее принцесса и замотала головой, увенчанной черными перьями, что придавало ей сходство с лошадью, запряженной в катафалк, – однако в намерения короля не входит оставлять мадемуазель здесь надолго. И вам не следовало бы этого добиваться, досточтимая сестра. То, что произошло, способно лишь внести беспорядок и возмущение в самый воздух и в жизнь вашей обители. Если судить о слухах, касающихся последних мгновений жизни ее отца…
Краска бросилась в лицо матери Бара, и ее тонкие черты еще более заострились:
– Могу ли я напомнить Вашему Королевскому Высочеству, что этот дом, пребывающий под покровительством и осененный благодатью Священного Сердца Иисусова, не ведает слухов суетной жизни и что не может идти речь ни о беспорядке, ни о возмущении там, где мои сестры и я несем свою службу. Мы все здесь любим Гортензию и скорбим о том, что ее постигло!
– Щедрость вашей души известна нам, мать Бара, но вам неизвестны две вещи: что есть свет и чего требует закон. Мадемуазель Гранье не одинока в этом мире. У нее есть семейство, причем, благодарение господу, семейство несравненно более достойное…