– Не место? – невинно переспросила Гортензия, старательно копируя английский язык. – Этот старый замок выглядит так романтично!
Видно, в свои молодые годы старик немало повоевал против англичан, потому что он зло поглядел на нее, сплюнул и сказал уже без всяких церемоний:
– Англичанка? Тьфу ты…
– Да нет, папаша Галек, – успокоил его Буше. – Она ирландка. Сами знаете, это не одно и то же. Так что вы можете, не опасаясь нанести урон своей чести, пропустить с нами по стаканчику.
– По стаканчику?
Старик и раньше не сводил глаз с бутылок, а сейчас во взгляде у него загорелся настоящий огонь: так вспыхивают фонари с наступлением темноты. Гортензия наполнила стакан и с любезной улыбкой протянула ему. Да только зря улыбалась. Папаша Галек буквально выхватил стакан у нее из рук и опрокинул себе в глотку. А потом прищелкнул языком:
– Ух ты!
– Еще?
Второй стакан был опорожнен с той же скоростью, что и первый. За ним последовал третий. Теперь уже сторож с маяка милостивее взирал на обеих дам, в глазах у него промелькнуло даже некое подобие нежности. Фелисия решила воспользоваться его благодушным настроением.
– Скажите, ну почему это не место для нас? – с обезоруживающей наивностью поинтересовалась она. – Здесь ведь так красиво.
– Красиво? Красивый вон тот замок, да? Сразу видно, что вы там не живете. А видели вы солдат? Это тюрьма, да еще какая! Знаете, какими оттуда выходят… если вообще выходят…
И слова полились рекой. Он говорил с гордостью, которую испытывают простые души от соприкосновения с великой трагедией. Этот замок, который по ночам освещал его маяк… он считал его в какой-то мере своей собственностью. Еще пара стаканчиков, и старик, удобно расположившись на большом валуне, разоткровенничался и выкладывал своим слушателям все, что они хотели узнать.
Узников было трое. Двое из них – бывшие солдаты императора, прокричавшие что-то оскорбительное вслед проезжавшему кортежу короля. О третьем было мало что известно, знали только, что это иностранец, и особо опасный. Он помещался в подземном карцере-каземате, расположенном недалеко от главного входа. Это была довольно большая камера, свет и воздух проникали туда через отверстие, выходящее в центральный двор. А сам этот центральный двор представлял собой настоящий колодец глубиной около семи метров, вырубленный в гранитном основании. Туда не доходили даже солнечные лучи.
У Гортензии сжалось сердце. Молодой Орсини, сын солнечной Италии, погибал на дне темного ущелья! Говорили, он болен, но и так уже странно, что человек более двух лет выдерживал такое заключение. В каком состоянии они застанут его, даже если удастся туда добраться? Гортензия взглянула на судорожно сжатые руки подруги. Наверное, та думала о том же, но для нее эти мысли были несравненно горше.