– Прежде всего он человек здравого смысла. Видите ли, всякие эксцессы страшат простые души и толкают их к недоверию. Вы, моя дорогая, написали тут целый роман, и мне ничего не стоило отнести все описываемое вами на счет вашего же богатого воображения…
– Воображения? Этот человек такой же подлец, как и вы, маркиз, такой же законченный негодяй…
– Он? Ну что вы, это милейший человек. Не его вина, что он уважает меня, а вас воспринял как… несколько экзальтированную особу. Кроме того, в наших краях люди были очень удивлены, узнав, что вы бросили сына на произвол судьбы всего через несколько дней после его рождения. Здесь у людей твердые правила и устоявшиеся взгляды. А парижанки, кстати, у нас имеют репутацию убежденных искательниц приключений… Но полно, моя милая, не дуйтесь! Не предполагали же вы всерьез, что наши бравые сенфлурцы толпой сбегутся к этому дому с воплями, требуя предать меня смерти!
Чувствуя, что ноги отказываются ей служить, Гортензия оперлась на столик. Пальцы ее наткнулись на холодную стеклянную рюмку и схватили ее. Ей действительно потребовалась поддержка, и приготовленное питье оказалось совсем не лишним. Она залпом выпила, чуть не задохнулась, но почувствовала, как внутри разливается тепло.
– Видите, я был прав, – издевался маркиз. – Ничто так не успокаивает эмоции, как старая сливовая наливка. Но присядьте же, и поговорим! Все это не что иное, как новый поворот событий в вашем романе, а мои чувства к вам нисколько не изменились.
Но она садиться не стала.
– Как вы узнали, что у мэтра Мерлена было мое письмо?
– О, это было очень просто. Несмотря на возраст, зрение у меня отличное, и я видел, как вы ловко передали Деве какую-то бумажку. По моему приказу за поворотом дороги его ожидали Шапиу с сыном. Они оглушили его немного… о, не беспокойтесь, с ним ничего серьезного не произошло! Просто, придя в себя, он обнаружил у себя на лбу большую шишку.
Это уже было для нее слишком. Еле сдерживаясь, чтобы не закричать от бессильной злобы и не разрыдаться, она выбежала из гостиной, взлетела на второй этаж и заперлась у себя в комнате.
Прошло довольно много времени, пока Гортензии удалось успокоиться и привести в порядок свои мысли. Горько было сознавать, что ее принимали за сумасшедшую и за негодную мать, но, в конце концов, так говорил маркиз, и говорить он мог так для того только, чтобы ее помучить. Достаточно было вспомнить похороны Дофины, с каким уважением, как дружески все к ней тогда отнеслись, да и слова вдовы де Сент-Круа: «У нас в замках мы всегда узнаем, что происходит у соседей». Что до ее безумия, в это никто не поверит. Безумством было как раз предполагать, что оставленное у нотариуса письмо могло бы защитить ее от козней Лозарга. Безумно и безрассудно было сдаться на милость врагу и таким образом оказаться у него в плену.