– Что ты? – испугался он.
– Я, – разрыдалась она, – я стала невменяемой из-за тебя! Я забросила их! Господи! Это меня за грехи…
Она повесила трубку. Через час он позвонил снова. Мужской бас испуганно закричал:
– Слушаю вас! Говорите!
Он молчал. Раздались гудки.
Дома его ждала неожиданная новость. Марина решила не брать академический отпуск, не терять времени даром, и к ребенку пригласили няню.
– Не приходящую, – сказала Марина. – С приходящими одна морока. Живущую.
– Где же она будет жить? – спросил он.
– У тебя в кабинете, – прищурилась дочь. – Где же еще? Это удобнее всего.
– Кому удобнее? – вспылил он.
– Всем, – ласково прошептала Марина. И тут же повысила голос: – Другого места нет.
– Ты что, выжить меня решила? – Он вдруг почувствовал, что у него закололо в кончиках пальцев.
– Ах, – так же ласково шепнула Марина, – ты, кажется, предлог ищешь? Решил изменить жизнь? Пожалуйста, никто не держит!
– Дрянь! – вскрикнул он и запнулся. Изнутри мозга выплыл ее голос: «Потому что твоя дочка дома».
Вошла Люда с внуком на руках. В длинном халате, как всегда. Бледная, измученная, с набрякшими верхними веками. Он наклонился к спящему свертку. Ребенок открыл вишневые глаза. Он поцеловал его и, подойдя к Марине, погладил ее по голове:
– Устала ты, девочка. Я понимаю, ты устала…
На следующее утро – ни свет ни заря – в доме появилась няня. Она была похожа на старуху-сибирячку с лиловыми щеками, у которой он когда-то снимал угол. Огромная, седая, с хитрым, изъеденным оспой лицом. Внесла в кабинет черный, перетянутый веревками чемодан и попросила его убрать со стола мраморную голову.
– Чего на меня чужой мужик пялиться будет, – сказала она и подмигнула Люде. – Захочем – живого сыщем.
Это было в субботу. Что там, в Калуге? Ждать понедельника и звонить ей на работу? «Нелепая все-таки жизнь, – первый раз сказал он себе. – Вот сейчас, например. Как я узнаю? А если и впрямь с парнем, не дай бог, что-нибудь случилось?» И тут же вспомнилось, как вчера ее муж кричал в трубку: «Алло! Говорите!» Конечно, он ждал известий о сыне, и она, наверное, стояла рядом.
Ему стало не по себе. «Нелепость. Кто ей на самом деле ближе, чем я?» И тут же пришло в голову, что это ложь: совсем не так они близки, как ему иногда кажется. Чем они связаны? Любовью? Он поморщился. Слово было шершавым, заезженным, неловким и ни о чем не говорило. Тогда, может быть, страстью? Ну, предположим. Но ведь и этого недостаточно для целой, расчлененной на долгие повторяющиеся дни жизни. Что ждет их? В его пятьдесят четыре года? «Нет, лучше не думать, – твердо сказал он себе. – Все равно я ничего не решу. Слишком нас много в этой истории. И лучше сейчас же поехать в Калугу. По крайней мере, буду с ней в одном городе все воскресенье, буду рядом, если что…»