Сын неожиданно отыскался у немолодой разведенной женщины, с которой он, как выяснилось, был близок уже несколько месяцев. Потом они как-то тяжело разругались, сын не мог найти себе места, опять поехал к ней и тут совсем потерял голову, остался ночевать, не позвонил домой, не предупредил. Кто-то из его институтских друзей сжалился над ними и дал адрес, буркнув, что Петя, возможно, там. Муж примчался прямо из больницы на служебной машине. Долго плутали по пригородной улице, исполосованной следами грузовиков. Наконец толкнули перекошенную калитку, шарахнулись от бросившейся на них свирепой дворняги и начали стучать в дверь низкого, нищего, со слепыми оконцами дома. На крыльцо вышла женщина с перекинутой на высокую грудь распущенной косой, босая, в простой белой рубашке и незастегнутой юбке, похожая на героиню каких-то советских фильмов о войне. Когда они назвали себя, она безудержно расхохоталась и зажала рот кончиком косы. «Ой, не могу, – заливисто хохотала она. – Котенка своего выручать приехали? Ему что, в школу завтра вставать? Уроки не сделал, да? Ой, не могу! А он у бабы! Ой, не могу!» Она покачнулась от смеха, и тут они почувствовали, что от нее сильно пахнет вином,
– Ну, и что же дальше? – спросил он.
Истекала суббота, проведенная им на колесах. Приехав в Калугу, он все не мог решиться позвонить ей, слонялся возле дома, задирал голову, пытаясь разглядеть что-то в окнах шестого этажа. Наконец набрал номер и сразу же услышал негромкое: «Спускаюсь». Куда они сейчас ехали, он и сам не знал. Очень хотелось есть, но он понимал, что она должна выговориться, и поэтому грустно, сочувственно слушал, не перебивая.
– А потом мы вошли внутрь… – Она перевела дыхание. – Там такая грязь, бутылки, окурки. Две комнатки, крошечные. В первой Пети не было.
Он осторожно покосился на нее и был поражен тем, как она изменилась за это время: черты лица странно опустились, глаза потеряли всю свою голубизну, стали серыми и неподвижными.
– Петя отказался ехать с нами, – продолжала она, глядя прямо перед собой. – Муж попросил его выйти на минуту, поговорить. Я осталась с ней. Она мыла посуду не оборачиваясь, словно меня не было. И я страшную глупость сделала. Я спросила: «Зачем он вам? Вы ж взрослый человек, а ему всего девятнадцать». И она расхохоталась мне прямо в лицо. И знаешь, что сказала? – Она опять замолчала.
– Что? – спросил он.
– Она сказала: «А вы сами-то пробовали без мужика? Без этого дела?»
Она запнулась и громко сглотнула подступившее отвращение. Оба молчали. Он вдруг почувствовал, что весь этот рассказ вызвал в нем странное раздражение, словно в ее голосе и в интонации было что-то, напрямую связывающее их жизнь и эту нищую продымленную комнату, в которой пьяная баба оскорбила ее случайным намеком.