— Так, насчет дынь ясно, — говорю я и небрежно спрашиваю: — Ну, а костюм за сколько велела продать?
— Чего?.. — словно не расслышав, переспрашивает Жилкин и, деликатно прикрыв рот, снова икает, на этот раз, правда, не так болезненно. — Чего говорите?..
Я все так же небрежно повторяю вопрос.
Жилкин скребет свалявшиеся темные волосы на затылке и неуверенно говорит:
— Вот уж… ей-богу… чтой-то запамятовал. Это уж со мной завсегда так. Как с рельс сошел, все из головы вон.
— Как выпьете, так, значит, с рельс и сходите?
— Ну зачем? — обиженно рокочет Жилкин, отводя глаза в сторону. — От этого дела я с рельс нипочем не сойду. А вот как, значит, меня из рынку вынули и сюда, значит, на новые рельсы поставили… Так ведь?.. Ну, и колесики у меня здесь, — он не очень твердо указывает корявым пальцем на лоб, — того… в другую сторону, значит, завертелись. Вот ежели бы соснуть дозволили…
— Дозволим, дозволим, — утешаю я его. — А пока напомню, что костюм тот вы продавали за восемьдесят рублей. Сколько же себе оставить собирались?
— Я-то?..
— Да, вы.
— Ну, значит, что ж… я, значит…
Глаза у Жилкина неудержимо слипаются. Весь он клонится набок, но тут же вздрагивает и испуганно хватается обеими руками за сиденье стула.
— Ух, берет, зараза… — уважительно рокочет Жилкин, снова утверждаясь на краешке стула.
— Отвечайте, Жилкин, — строго говорю я, начиная уже терять терпение. — Чей костюм вы продавали?
— А ничей! — с вызовом отвечает он, вздергивая вверх небритый подбородок. — Свой. Велик мне, вот я…
— Да костюм-то женский.
— Женский?.. — озадаченно переспрашивает Жилкин. — Ну, тогда чего ж… Другое дело, значит…
Я прошу принести костюм, показываю его Жилкину и снова терпеливо спрашиваю:
— Чей же это костюм, а? И кто велел вам его продать?
Жилкин задумчиво скребет затылок и наконец неуверенным тоном изрекает:
— Небось Сидор…
— Это кто такой?
— Сидор-то?
— Да, да, Сидор.
— Известное дело кто. Кум мой.
— Где работает?
— Да в бане. Ба-альшой специалист. Бывалоче, мы…
Я встаю.
— Едем в баню, Покажете мне этого Сидора.
— Ни-ни, — Жилкин откидывается на спинку стула и машет перед собой руками. — Нипочем не поеду. А может, это не Сидор? Почем вы знаете?
— Это не мы, это вы должны знать.
— Ни-ни. Я своего друга не продам, — упрямо крутит головой Жилкин. — Меня хоть на куски, хоть как. Слова не скажу.
— Ну, а если этот друг кражу совершил? — спрашиваю я. — Или еще чего похуже? Тогда как?
— Тогда пущай сам и кается.
— Что ж, у вас и вовсе совести нет, Жилкин?
— Как так — нет? У меня ее знаешь сколько? Да я скорее руку дам отрубить, чем куда ею залезу. Я лучше как-никак заработаю, допустим сказать, на бутылку, чем ее, допустим сказать, украду. Извиняюсь, конечно.