Будучи родом с гор северной Джорджии, Кук прекрасно понимал, что жюри Саванны воспримет его как чужого, заезжего адвоката, поэтому нужен был еще один защитник, который помог бы ему вести дело. Самой подходящей кандидатурой оказался человек, способный довести Спенсера Лоутона до белого каления, юрист, только недавно подвергший окружного прокурора беспощадной критике за дело рейнджеров: Джон Райт Джонс.
Суд графства Чатем занимал полдюжины сложенных из стандартных каменных блоков современных зданий в центре Саванны. Плоские, приземистые и маловыразительные, они находились в западном конце исторического района. Рядом с этими зданиями стояло еще одно, соединенное с судом подземным туннелем. Этот дом был тоже сложен из камней и имел форму сводчатого куба. В стенах вместо окон виднелись вертикальные щели, похожие на бойницы. Такова была тюрьма графства Чатем.
В первый день процесса зал суда был набит до отказа. Освещенное люминесцентными лампами и обитое звукопоглощающими панелями помещение лишало человеческие голоса естественных интонаций и тембра. Ушедшие на покой бизнесмены, домохозяйки и светские друзья Уильямса сидели бок о бок с завсегдатаями судебных заседаний, телевизионными и газетными репортерами и великим множеством судейских, которые пришли посмотреть, как Бобби Кук разделается с новым окружным прокурором. Джим Уильямс разместился на скамье подсудимых у стола защиты, а мать и сестра заняли места сзади него, в первом ряду.
Мать Дэнни Хэнсфорда, Эмили Баннистер, тоже приехала на процесс, но в зал суда допущена не была. Бобби Ли Кук опасался, что она учинит какую-нибудь сцену и настроит присяжных против Уильямса, однако, адвокат не сказал этого вслух, напротив, он включил Эмили в состав свидетелей защиты. По правилам они допускались в зал суда только после дачи показаний – Бобби добился своей цели, естественно, не собираясь вызывать Эмили к месту свидетеля. Уловка сработала, мать Дэнни осталась в коридоре.
– Не смотрите туда, – сказал один из приятелей Джима своей спутнице, проходя в зал, – но вон там сидит мать Дэнни Хэнсфорда, она стоит десять миллионов.
Эмили Баннистер, которой не было еще и сорока, выглядела на удивление молодо для женщины, имевшей сына двадцати одного года. У нее были светло-каштановые волосы и угловатые, детские черты лица, которые выражали отнюдь не гнев и озлобление, как можно было бы ожидать, а только щемящую грусть. Разговаривала она только с женщиной – помощником прокурора, которая сидела рядом с ней. Как только к ней приблизились репортеры, она, не говоря ни слова, отвернулась.