Первая ночь после переезда оказалась самой тяжелой. Он пришел в ее спальню и медленно прижал к себе. Хьюстон не позволила своему телу предать ее. Она оставалась холодной, как сталь. Это, возможно, оказалось самым тяжелым поступком, который она совершила за свою жизнь, но она не собиралась ложиться с ним в постель после того, как он так ее использовал. Ей удалось сдержаться и тогда, когда он отодвинулся и посмотрел на нее печальными глазами, как у маленького щенка. Она подумала, что он использует свой взгляд единственно, чтобы добиться своей цели.
На следующее утро он зашел в ее комнату и поднял с пола маленький сундучок. Хьюстон знала, что это был его свадебный подарок, и ей всегда было известно, что в нем находится, но она ждала, когда он сам преподнесет ей это. И теперь, когда он вывалил ей на колени бриллианты стоимостью около миллиона долларов, единственное, о чем она могла думать, это о том, насколько они холодны – почти такой же холод она ощущала внутри себя.
Кейн отступил на шаг и ждал ее реакцию.
– Если ты хочешь подкупить меня… – начала она. Он прервал ее:
– К черту все, Хьюстон! Что, я должен был тебе рассказать о Фентоне до свадьбы? Мне и без того тогда трудно приходилось, когда ты пыталась получить Вестфилда, даже стоя перед алтарем. – Он подождал, не ответит ли она. – Ты же не будешь отрицать, что хотела Вестфилда?
– Мне кажется, не важно, что хочу я. Это ты можешь настаивать на своей точке зрения. Ты хотел дом, который бы поразил мистера Фентона, ты хотел жену, чтобы похвастаться перед ним. Не важно, что дом стоил миллионы, а жена тоже живое существо со своими собственными чувствами. Тебе все одно. Ты должен настоять на своем, и берегись тот, кто попытается тебе перечить.
Кейн не говоря ни слова покинул комнату.
Бриллианты сверкали на коленях Хьюстон, не глядя, она ссыпала их на покрывало, поднимаясь с постели.
Она проводила дни за чтением в своей гостиной. Слуги приходили к ней по разным вопросам, но в остальное время она оставалась одна. Ее единственной надеждой было то, что Кейн увидит, что она не хотела жить с ним, и отпустит ее.
Спустя неделю после ее возвращения он ворвался в ее комнату, сжимая в руке банковские счета.
– Какого черта это все должно означать? – заорал он. Со счета миссис Хьюстон Чандлер Таггерт были сняты деньги за стиральный порошок, два ярда тесьмы и оплату телефонных разговоров из дома Таггерта.
– Мне кажется, я единственная, кто пользуется здесь телефоном, поэтому я должна за него платить. Он сел в кресло напротив нее:
– Хьюстон, я когда-нибудь был скупым по отношению к тебе? Я когда-нибудь жаловался на то, сколько ты тратишь? Я когда-нибудь говорил или делал что-либо, что могло заставить тебя подумать, будто я прячу от тебя деньги?