Он поскользнулся и снова покатился вниз, ударился тыльной стороной руки об острый выступ камня, пролетел сквозь репейник, оставив на нем нитки от свитера.
Бен съехал на заду в воду. Здесь среди густого подлеска протекал извилистый ручей, кусты справа темнели, точно пещера. Бен посмотрел налево и увидел, что посредине ручья в воде лежит на спине Генри Бауэрс. В полуоткрытых глазах виднелись только белки. Из одного уха сочилась кровь тонкой струйкой.
«О Боже, я убил его! Боже мой, я убийца!»
Забыв, что за ним гонятся Виктор и Белч, а возможно, понимая, что им будет не до мордобоя, когда они увидят, что их бесстрашный командир мертв, Бен прошел по воде двадцать футов и приблизился к распростертому телу Генри. Рубашка у Генри была разодрана в клочья, синие джинсы промокли дочерна, один ботинок куда-то запропастился. Бен смутно сознавал, что и на нем самом одежда разорвалась по швам, а тело до того избито, что все гудит от боли. Сильней всего болела правая лодыжка, она уже вздулась и терлась о промокшую насквозь спортивную туфлю, а Бен обращался с больной ногой безжалостно, он походил на матроса, вернувшегося из долгого плавания, который, ступив наконец на берег, идет вразвалку.
Бен склонился над Генри. Глаза у того вылезли из орбит. Ободранной, окровавленной рукой Генри схватил Бена за ногу. Губы зашевелились, но, кроме свистящих вдохов и выдохов, у него ничего не выходило. Все же Бену удалось разобрать слова: «Убью, говно жирное!»
Генри попытался подтянуться и встать, ухватясь за ногу Бена, точно за шест. Бен в бешенстве отдернул ногу. Рука Генри соскользнула вниз, затем пальцы разжались. Махая руками, Бен отлетел назад и уже в третий раз за рекордно короткое время упал на мягкое место. Он снова едва не прокусил язык. При падении Бен поднял брызги воды. На мгновение перед глазами мелькнула радуга. Но Бену было не до радуги. Ему сейчас было наплевать даже на золото, если бы он вдруг нашел горшок с золотом. Борьба шла не на жизнь, а на смерть.
Генри перевернулся на бок. Попытался встать, упал, стал на корточки. И наконец, шатаясь, поднялся и вперил в Бена свои черные глаза. Его прическа под Элвиса Пресли теперь торчала в разные стороны, как обертка кукурузного початка на ветру.
Внезапно Бена охватила злость. Злость — не то слово. Ярость. Он шел, держа под мышкой библиотечные книги, никого не трогал, никого не обидел, он грезил о том, как он целует Беверли Марш. А сейчас… Что это? Джинсы порваны, левая лодыжка, вероятно, сломана, уж вывихнута, во всяком случае. Нога вся в ссадинах, язык искусан, на животе монограмма этого подонка Генри. Что после этого скажешь? Как тут не прийти в ярость? Но больше всего его бесила мысль о библиотечных книгах, за которые ему придется держать ответ; вероятно, именно эта мысль заставила его броситься на Генри Бауэрса. Он потерял библиотечные книги! Исполненное укоризны лицо миссис Старрет мелькнуло в его сознании и тотчас померкло. Какова бы ни была причина — порезы, вывих, библиотечные книги или даже промокший, с растекшимися чернилами, теперь уже никуда не годный табель успеваемости в заднем кармане джинсов — какова бы ни была причина, этого было довольно, чтобы разжечь в нем ярость. Валкой походкой он двинулся навстречу своему обидчику, хлюпая ногами по мелководью, и с ходу ударил его ногой ниже пояса.