«Никаких физических отклонений», — повторил он, глубоко вздохнул, поежился и сунул аспиратор в карман.
— Эдди, — сказала Мира, — прошу тебя, пожалуйста. Объясни, что происходит.
На ее полных круглых щеках светилась дорожка — следы от слез. Мира то и дело нервно скрещивала на груди руки, и они сплетались, как тела двух розовых поросят, затеявших игру. Как-то, незадолго до того, как сделать Мире предложение, Эдди принял от нее подарок: ее фотографию. Он поставил ее рядом с фотографией матери — мать умерла от острой сердечной недостаточности в возрасте шестидесяти четырех лет. В год своей смерти она весила более четырехсот фунтов — четыреста шесть, если быть точным. К тому времени она достигла ужасающих размеров и представляла собой какое-то нагромождение округлостей: груди, живота, зада; вершиной этой горы было бледное, одутловатое лицо с вечно встревоженным выражением. Но фотография матери, которая стояла рядом с фотографией Миры, была сделана в 1944 году, за два года до рождения Эдди. («Ты очень болезненный, слабенький, — прошептал ему на ухо призрак матери. — Сколько раз мы были просто в отчаянии, боялись, что ты умрешь…»)
В 1944 году мать его была относительно стройной женщиной и весила всего сто восемьдесят фунтов.
Он смотрел на обе фотографии, переводя взгляд с матери на Миру, с Миры на мать, и прибегнул к их сравнению потому, что отчаянно боялся кровосмесительного брака.
Они могли бы быть сестрами — до того удивительно они похожи.
Он смотрел на две почти что идентичные фотографии и давал себе слово никогда не совершать этого безумства. Он знал, что на работе уже отпускают шутки в его адрес, но сослуживцы не знали и половины того, что знал он. Шутки и шпильки он стерпит, но хочет ли он стать клоуном в этом поистине фрейдистском цирке? Нет, ни за что. Он порвет все отношения с Мирой. Он расстанется с ней по-хорошему, тихо-мирно, ведь она всегда была так добра к нему, так мила: у нее было меньше опыта с мужчинами, чем у него с женщинами. А потом, когда она наконец скроется с его горизонта, он, быть может, научится играть в теннис — он уже давно подумывал брать уроки.
«Эдди отлично чувствует себя на уроках физкультуры. Они ему очень нравятся».
А в ооновской гостинице «Плаза» функционировал клуб любителей пула, Эдди обожал бильярд.
«Эдди любит играть в разные игры».
…не говоря уж о Центре Здоровья, который открылся на 3-й авеню, напротив гаражей.
«Когда вас нет рядом с ним, он бегает довольно быстро. Эдди очень хорошо бегает, когда никто не внушает ему, какой он болезненный. И я вижу по его лицу, миссис Каспбрак, что даже теперь, в возрасте девяти лет, Эдди знает, что самое большое удовольствие, которое он может себе доставить, это побежать туда, куда вы, миссис Каспбрак, ему категорически запрещаете».