Яд Гражина припрятала, сама не зная зачем. Самоубийство – страшный грех. Она бы ни за что на такое не пошла, пускай хоть сто раз топят. Но Сюзи – девушка неверующая. Зачем ей зря мучиться? Как проснется, надо отдать ампулу ей.
Допила Гражина бутылку, открыла вторую.
И не то чтобы решение в ней какое-то возникло. Колебаний никаких тоже не было. Только вдруг встала она и с пузырьком в руке вышла в коридор. На кухне стояли общие холодильники, где у каждого своя полка. Аманда утром натощак всегда ежевичный сок пила, такая у нее была привычка…
Перевернулась самая черная страница Гражининой жизни. Пусть нехотя, а все же перевернулась.
Так Гражина ничего себе в оправдание и не сказала. Не от трепета. Просто поняла, что не нужно ничего говорить, Судья все знает лучше нее самой.
И вот Книга дочитана до конца, закрыта.
Закрыв глаза, Гражина ждала приговор. По великим грехам и кара. Винить некого.
Сказано, однако, ничего не было. Только обдало вдруг Гражину волной абсолютного понимания и сочувствия, но не расслабляющего, от которого становится саму себя жалко, а… Нет, словами не объяснить.
Это как в первом классе, когда Антонина Сергеевна говорила: "Двойку я тебе, Гражю, не ставлю, но погляди, как ты буковки написала – криво, косо, с кляксами. Вырастешь, останешься с таким почерком, что люди скажут? И самой тоже стыдно будет. Станешь меня ругать, скажешь, вот какая плохая Антонина Сергеевна, не научила. Давай мы с тобой вот как договоримся. Сядем вместе после уроков, рядышком, напишем буковки снова…" Что-то в этом роде, только в тысячу раз пронзительней и мощнее.
Но сочувствие сочувствием, а приговор, похоже, был суров. Гражина поняла это по Ангелу-Хранителю. Он закрыл рукой свое круглое лицо, заплакал.
Сантехник же потянул осужденную за руку.
"Пойдем, голуба, пойдем. Чего тянуть?"
Топнул ногой, в траве провалилась дыра, где клубилась мутная взвесь. Бес легко поднял грешницу, перевернул, да и кинул в прореху головой вниз.
С истошным криком Гражина полетела в бездну.
Картина десятая
Александр Губкин
Так вот что значит "упокоился", подумал Губкин, когда на смену грохоту и боли пришел покой. Как хорошо, как мирно. Ничего не видеть, не слышать, не ощущать.
Но некое время спустя вдали раздался петушиный крик, и с ним, одно за другим, очнулись все чувства. Петух – первохристианский символ. Пробуждения, вспомнил Губкин.
Первое, что он увидел, вновь обретя зрение, ^, белые лепестки, медленно кружившиеся в задымленном воздухе. То были цветки миндального деревцу с корнем вырванного из кадки.