Эти разговорчивые, открытые, смешливые мужчины и женщины в сшитых по фигуре фисташково-зеленых униформах и широкополых шляпах приносили с собой фрукты, вино, анекдоты и свою энергичную музыку. Ритмы, которыми щедро наводнял окрестности Деревни музыкальный центр, установленный возле кухни — ею заведовал японец Тодо, — были способны заставить танцевать даже мертвого. Не говоря уже о нестарых и нескучных археологах. Даже шестидесятипятилетняя профессор Левина-Архипенко не отказывала себе в удовольствии станцевать самбу. А уж о Жанне Скрябиной и Оленьке Белой и говорить нечего.
Таня, правда, не танцевала — сказывалась врожденная стеснительность. Но почему бы не поддержать аплодисментами и улыбками более раскованных товарищей? Именно там, на Вешней, Таня выпила первые в своей жизни литры «сангрии».
Во время этих праздников жизни Никита Андреев, как правило, сидел рядом с Таней. Поправлял плед, в который Таня закутывалась (по вечерам даже вдалеке от моря становилось прохладно). Подливал ей в кружку вина. Подносил к сигарете зажигалку. И вообще вел себя как кавалер. Впрочем, ничего фривольного Никита себе не позволял, что Таню в общем-то радовало.
Тем не менее уже на четвертый день Таню и Никиту все начали считать «парой».
Таня не возражала, Никита — тем более. Впрочем, каждый вечер, расходясь по своим палаткам, они обменивались вполне целомудренным рукопожатием.
А потом Таня залезала в свой спальник и мгновенно засыпала.
Утром одиннадцатого дня они вскрыли вторую камеру, расположенную под первой, на семь метров ниже уровня пола, — Штейнгольц оказался прав, их было две.
В лаконичных, но убедительных выражениях Башкирцев попросил участников экспедиции, кроме Катенина и двух габовцев — Горяинова и Шульги, — возвратиться в Деревню и заняться своими делами. Дескать, дальше мы и без вас управимся.
Все сделали понимающие лица. Никита Андреев легонько пихнул Таню в бок. Дескать, что я тебе говорил?
— Какие могут быть вопросы! — с деланным равнодушием отозвался Казимир Лях.
Он извлек из воды похожий на железный одуванчик на длинном стальном стебле аппарат (что это такое, Тане в университете не объясняли, а спросить у Никиты она все время забывала) и, поднимая брызги, решительной походкой направился к берегу, держа свой «одуванчик», как хоругвь.
За ним потянулись и другие.
Подошло время обеда. Сияющий Тодо Аои в высоком белом колпаке поставил перед рассевшимися вокруг стола археологами широкое блюдо с тушеной капустой, водрузил перед каждым салатницу с греческим салатом и с воистину самурайской неспешностью принялся разливать по тарелкам наваристый суп с фрикадельками. Над столом распространился тонкий аромат гвоздики и домашний запах укропа. Суп золотился в лучах заходящего солнца. А фрикадельки походили на гранитные валуны, омываемые теплым течением.