Именно по этой дороге, в закрытых армейских грузовиках, в лагерь и привозили пленных.
Космодром находился где-то далеко, за щербатой горной грядой глубокого черно-синего цвета, которая занимала весь восточный сектор горизонта. Космодром ничем не выдавал своего присутствия.
Местная инфраструктура представлялась мне в высшей степени странной. Зачем было выносить наш лагерь в такую тмутаракань? Стоило ли строить километровый мост с одной горы на другую, если дорога в итоге вела в тупик, заканчиваясь цитаделью?
Почему мы не бежали из лагеря?
Чем занимались в плену?
Подвергались ли психическому давлению или физическим воздействиям со стороны конкордианцев?
Когда пришло время, я ответил на каждый из этих вопросов раз по сто. Устно и письменно.
Занятие, как обычно, вел майор-воспитатель Кирдэр — маленький блондин, всей своей внешностью опровергающий расхожие предрассудки о том, что клоны похожи на скандинавских берсерков с головами азербайджанцев.
Впрочем, Кирдэр, строго говоря, клоном не был. Что и понятно: все офицеры-воспитатели в нашем лагере принадлежали к касте заотаров.
— А теперь, господа, скажите мне… — майор прищурился и сделал паузу, — …что есть три первейшие добродетели?
Кирдэр не стал добавлять «в учении Заратустры» или, скажем, «в нашей вере». К этому мы уже привыкли: когда конкордианец задает вопрос из области этики, религии или богословия, он всегда имеет в виду свои этику, религию, богословие. Другие для него существуют лишь как малоинтересные отрасли гуманитарного знания, из которых можно почерпнуть факты для обогащения общей эрудиции.
Итак, три первейшие добродетели. Это я знаю. Я поднял руку. Краем глаза заметил, что меня на полсекунды опередил лейтенант Костадин Злочев.
По лицу Кирдэра скользнула тень недовольства.
— Та-ак… Злочев — раз. Пушкин — два. Ходеманн — три. Свинтилов — четыре. Маловато для аудитории из двадцати пяти человек, не так ли? А ведь этот вопрос мы с вами разбираем уже две недели. И я не поверю, что офицеры, получившие великолепное образование в лучших академиях Великорасы, не в состоянии запомнить таких элементарных и в то же время душеполезных вещей. Вот вы, господин Степашин, разве еще не запомнили три первейшие добродетели?
— Запомнил, ашвант Кирдэр, — буркнул Степашин. Между прочим, старший лейтенант сил особого назначения, более известный в нашем бараке как Лева-Осназ.
Не повезло ему ужасно — в первые же минуты войны их казарма на Лючии была накрыта залпом главного калибра конкордианских линкоров. От роты осназа остались ножки да рожки. Сам он с осколочными ранениями и тяжелой контузией провалялся два дня среди руин, пока его не унюхали псы-разведчики конкордианского десанта. То есть в этом-то как раз повезло — иначе он так на месте и дошел бы, не приходя в сознание. А вот повоевать ему не случилось. Столько лет человек готовился — и все, как оказалось, ради того, чтобы слушать лекции в лагере нравственного просвещения.