Но в тот раз вышло как-то сумбурно, скованно, без пяти минут — фальшиво.
Мне нужно было срочно облетать латаный-перелатаный «Дюрандаль». Ему — к Бабакулову, уточнить какую-то мелочь в таблице позывных и опознавательных. Да оно и понятно: ведь война. Автоматический ответчик не сработает, ошибешься в устном опознавательном — и получишь из двенадцати стволов без предупреждения.
Так у нас с Колькой дальше «привет-привет» дело в первый раз и не пошло. Наверное, это всегда так бывает — эту истину я вынес еще из опыта общения с Иссой. Когда слишком долго ждешь встречи, встреча, как правило, получается искусственной, ледяной.
Но на вторую встречу это правило не распространяется. Холод, страх, недоверие — тот ли это самый Коля Самохвальский, у которого я нагло списывал на сопромате, который носил мне поджаренную собственноручно китовую печенку, когда я лежал в госпитале с воспалением легких, который одним взглядом мог меня успокоить, обнадежить, окоротить, — они ушли. Осталась только радость.
Мы расстелили матрасы у шасси его флуггера (решили все-таки пойти «в гости» к нему, в тихий угол), распаковали продукты, чокнулись стаканчиками с гранатовым соком. Закусили разноцветными пилюлями — сеноксом (наконец-то!), витаминами, микроэлементами.
Принялись за гуляш.
И все это молча. Чувствовалось, что и я, и Коля думаем об одном и том же. А именно — о том, как бы половчее начать разговор, чтобы, с одной стороны, он не вышел душераздирающим, а с другой — пустым.
Обоим было ясно: надо что-то спросить. Но что?
«Так тебе, Колька, дали Золотую Звезду за «Балх»?» Глупо. Да и спрашивал я уже.
«Ну что, скучал по мне?» — по-девичьи как-то.
«А ты изменился… Сделался таким сдержанным, сухим… Глаза вроде как больше сделались или это просто щеки опали?» — вот так сказать можно. Тем более что применительно к Коле это чистейшая правда. Глаза его, раньше ясные, водянистые, задумчивые, теперь вроде как светились изнутри черным огнем, словно бы ожили. И сдержанным он стал, и сухим.
Но только… Может, самому Коле эти перемены не в радость? Может, не хочется ему думать о той цене, которую заплатил он за то, чтобы измениться.
«А помнишь, как мы с тобой…» Вроде бы нормально. Но ведь именно так всегда и начинаются разговоры старых товарищей в фильмах про войну.
Когда пауза стала вызывающей, я наконец выдавил:
— Давно не виделись, Коля…
— Давно, Саша.
— Я очень боялся за тебя.
— А я, думаешь, нет? Когда через муромских посредников подтвердилась информация, что ты находишься в плену, я себе места не находил от радости. — Коля улыбнулся. Улыбка его была усталой, пасмурной, но все-таки настоящей. — Честно говоря, первое время народ был уверен, что ты погиб. Но я не верил.