— Саша… — выдохнул он, упав на колени. Я присел перед ним, схватил за плечи.
— Ты ранен?
— Саша, важно…
У него не было сил держать голову, он говорил совсем тихо, глядя на носки моих ботинок.
— Исток существует…
— Какой исток?!
— Для наших… ГАБ… Никому… Запомни… Исток существу… — Он умолк. И сразу стал таким тяжелым, что я еле удержал его.
Над краем плато взревели поднятые по тревоге вертолеты. Пальба разгоралась — но стреляли, кажется, в основном с соседней горы.
Соображал я, однако, на удивление неплохо. Главное — быстро. Наверное, потому, что заранее приготовил себя к самому худшему.
Бережно опустив потерявшего сознание лейтенанта на спину, я тут же обшарил его карманы. Оставил в них только удостоверение военнопленного.
Добычей моей стали несколько мятых салфеток, какая-то палочка (карандаш? маркер? фонарик?), пачка сигарет, носовой платок и горсть мелких тяжелых предметов (камешки?).
Все это я взял себе. Так было надо.
Я даже не проверил пульс Злочева! Я не кричал «Друг! Держись!».
Потому что вместо театральных подмостков подо мной была залитая кровью лейтенанта чужая земля.
С кровью уходила жизнь моего товарища, а с жизнью уходила Его Тайна. И если только ключом к ней не были слова «исток существует», то может быть — записка, схема, рисунок?
Я подумал секунду — и засунул Злочеву в нагрудный карман свои сигареты. В его пачке могло быть спрятано что-то важное, в моей — точно нет. Если клоны будут его обыскивать, отсутствие сигарет у заядлого курильщика вызовет подозрения, и тогда возникнут лишние вопросы ко мне. Эх, не возникли бы эти лишние вопросы безотносительно к содержимому карманов Злочева…
В следующий миг нас накрыл сноп света из фар вертолета, который снижался в опасной близости от утесов. Боевых подвесок на вертолете не было, но эту птичку я не назвал бы безвредной. В открытой бортовой двери загукал автоматический гранатомет.
Я вскочил и замахал руками над головой. Пусть стрелки видят, что перед ними — русский офицер, а не местный неведомый враг.
— У меня раненый! Нужна эвакуация! — Я орал так, что чуть не оглох от собственного крика.
Бестолковая трата сил. Те, в вертолете, и услышать-то меня не могли, не то что понять.
У меня за спиной — там, где при свете дня можно было видеть крутую щебенистую осыпь, — послышалось нехорошее шуршание.
Я мгновенно обернулся.
Да-а-а, было от чего потерять голову.
Муть, как я уже говорил, видна только изнутри. При взгляде извне невозможно заподозрить, что в двух метрах под тобой стелется верхний край первого слоя. Раньше так было всегда. И при свете дня, и в темноте.