Такими горе-ухажерами мы себя и почувствовали. И только одно желание нас томило: сделать так, чтобы наша стенгазета вдруг стала невидимкой.
— Я повторяю свой вопрос: что здесь происходит? — Кирдэр неспешно приблизился. Мы расступились. Не сказать «почтительно». Скорее «подневольно».
Наконец к Никтополиону Васильевичу, вернулась способность говорить.
— В соответствии с нашими традициями мы празднуем День Армии и Флота, — сказал каперанг Гладкий. — Надеюсь, это не запрещено?
— Это не запрещено, — кивнул Кирдэр, прищуриваясь. — А что это за вещь?
Он так и сказал — «вещь». Как будто перед ним на стене висело унитазное сиденье!
— Это стенгазета.
— Мне не вполне ясен смысл этого слова. — В голосе Кирдэра уже начали рокотать нотки раздражения.
И тут я понял, что должен отличиться. Ведь недаром я — сын великого Ричарда Пушкина, в прошлом — актера Архангельского драматического театра. Может, и мне чуток кривлятельного таланта перепало, чисто генетически?
Я выступил вперед. Мое лицо приняло постно-возвышенное выражение, которое в большой чести у экскурсоводов, учительниц литературы и ведущих образовательных программ.
Началась моя борьба.
— Русское слово «стенгазета» означает «настенное собрание художественной графики, перемежающееся пояснительными текстами». Вот, например, здесь мы видим лейтенанта Вениамина Покраса. — Я указал на героя в пилотке, который крутит кукиш «хосровским генералам». — С его исполненным доброго озорства портретом словно бы полемизирует восьмистишие, написанное в русском лирическом жанре «размышление о себе». Этот жанр со времен поэта-офицера Лермонтова весьма любим в русской армии. В этом стихотворении лейтенант Мухарев выражает желание в следующем воплощении переродиться ашвантом. А если не получится ашвантом, то хотя бы собакой. Чтобы предпринять попытку приблизиться к пониманию Первой Веры в облике животного. Ведь животные в избытке наделены смирением, необходимым для восприятия нуминозного.
— Разве вы не знаете, что доктрина о перерождении души в разных телах не поддерживается Возрожденной Традицией? — неприязненно спросил Кирдэр.
— О, знаю, вашими трудами, — кивнул я, подобострастно улыбаясь. — Но представления о реинкарнации и карме пустили такие глубокие корни в российской ментальности…
— Вот как? — Кирдэр нахмурился.
Несомненно, Кирдэр был виртуозным знатоком своей веры. Но в православии и уж тем более в «российской ментальности» он, конечно, не смыслил ни уха ни рыла.
— Я надеюсь, по мере того, как вы будете продвигаться в постижении учения Заратустры и в особенности его последователей, нелепость подобных метафизических построений будет становиться вам все более очевидной, — процедил Кирдэр.