— Молитва. Очень древняя молитва, — вполголоса ответил он. — Я не могу прочесть ее целиком, это арамейский. Но я знаю начало:
«Гласу души внемлю я, что взывает из тела своего:
— Кто вызволит меня из тела моего, кто вынет меня из плоти моей?
Утесняема и томима я в мире сем, В мире, который весь — ночь, ковами исполнен весь, Узлами завязан весь, печатями запечатан весь — Узлами без числа, печатями без конца…»
— Это… не зороастрийская молитва?
— Манихейская.
— Чья?
— Когда еще римские кесари воевали с персидскими шахиншахами, у нас появился лжеучитель, которого звали Мани. Его последователей принято называть манихеями… Это очень опасные еретики, враги всей жизни, какая ни есть… И мы, и римляне отправляли их на костры задолго до христианской инквизиции…
Говоря «мы», Ферван имел в виду персов, зороастрийцев, а не Великую Конкордию, которой тогда и в проекте не было.
Равно как и Объединенных Наций, разумеется.
— Вот и все, Александр.
Я промолчал. Мне требовалось время, чтобы переварить информацию.
Ферван осторожно — чтобы не удариться головой о близкий свод — поднялся и попятился назад. Надпись постепенно тускнела.
Мы вышли из пещеры (а для внешнего наблюдателя — прямо из скалы).
Ноги стали ватными. Все-таки две атмосферы без жесткого защитного костюма — это не шутки.
Мой гид спешил вернуться к вертолету. Похоже, он тоже жалел, что решил ограничиться одним лишь баростатическим шлемом — Муть здесь была поганая, очень поганая…
И Ферван, и двое его солдат то и дело оглядывались. В самом деле, на берегах Стикса было почти так же неуютно, как в открытом космосе. До чего же паршивое место этот Глагол!
Но, наперекор всем «интуициям» и «недобрым предчувствиям», мы добрались до вертолета вполне благополучно.
— Не спешите снимать шлем, — сказал капитан, как только мы снова залезли в пилотскую кабину. — Здесь пока что те же две атмосферы, что и за бортом. Слышите жужжание? Началась автоматическая декомпрессия. Это займет минут пятнадцать… Пристегнитесь, взлетаем.
Больше Ферван не лихачил и вернул управление автопилоту. Машина шла по-прежнему над Стиксом, но теперь уже выше береговых скал и, стало быть, вне Мути.
— Можем поговорить, если хотите, — сказал Ферван.
— Хочу. Правильно ли я понял, что ретроспективная эволюция, возродив некогда зороастризм, заодно возродила и древние ереси?
— У нас такие вещи лучше вслух не произносить, — ответил он подчеркнуто официально. — Вам еще простительно как представителю духовно недоразвитой культуры. Вы ведь стали на путь нравственного просвещения совсем недавно… Но у меня будут крупные неприятности.