– За твои успехи! – обратился он к Сибилле, поднимая бокал.
– И твои доходы, – подхватила Ненси.
Ненси была полной противоположностью Сибилле – маленького роста, темноволосая, обидчивая, но при этом она очень дорожила взаимным покоем, не завидовала и не стремилась к той неискренней искренности, которая часто оборачивается жестокостью и свойственна не слишком счастливым женщинам, каких всегда боялся и не любил Франсуа. Из-за своего давнего мимолетного увлечения Франсуа оказался как-то в руках Ненси, но она не только ни словом не обмолвилась Сибилле, она ничего не сказала и Полю. Да, повезло с женой этому толстому оболтусу. Собственное пренебрежение внезапно поразило Франсуа: ведь были времена, когда он благоговел перед Полем, Поль был надеждой поэзии, и сам он тогда много бы дал, чтобы писать, как Поль… С каких же, собственно, пор Поль бросил писать? Когда от всего отказался?.. От литературы? От преуспеяния? Вероятно, с тех пор, как поменял местами свои цели, поставив преуспеяние на первое, а литературу на второе. А он сам? Франсуа отвел взгляд от Поля и на секунду прикрыл глаза. Нечего делать вид, что проблема творчества существует у одного Поля. А его собственный знаменитый роман, тот самый, пресловутый, который он так и не начал писать?.. О котором даже Сибилла больше не упоминает?.. И сам он уже не убеждает себя, что будь у него побольше времени, или денег, или уединения, или еще чего-нибудь… Даже он перестал себе врать, по крайней мере, насчет своего романа… Но и он был не без способностей – чувствовал сцену, реплики получались точные, естественные, его интеллект находил пусть неверную, зыбкую, но связь с его даром слова, и само по себе это было потрясающе! Необыкновенно! Сколько он видел людей умных, блестящих, которые превращались в тупиц и бездарей, стоило им взять в руки перо, сколько знал преданных литературе подвижников, образованных, скромных, увлеченных, которые по сто раз переделывали вялую, нескладную фразу и не могли сдвинуться с места… И лишь немногие из них сами это осознавали… Несправедливость. Неизбежная несправедливость таланта. А ведь Поля, обрюзгшего толстяка Поля, два или три года одолевала непогрешимая изысканность стиля, как болезнь, как нервная депрессия… Так по какому же праву он презирает Поля?
– Смотри-ка, вон твой директор, – сообщил ему в это время Поль, который опять обернулся и заметил входившего Бертомьё.
Они обменялись рукопожатием. Бертомьё более чем когда-либо походил на гравюру начала века – слишком приталенный пиджак, слишком серебристая седина, а может, наоборот, слишком седое серебро… Сибилла определенно ему нравилась. Он то и дело одобрительно кивал ей, будто наслаждался игрой актрисы. Франсуа занервничал, когда Бертомьё, будто уже все зная, обратился к нему: