Утром Муна и сказала ему ласковым и немного жеманным тоном, каким говорила все, что задевало ее за живое, что казалось ей любопытным или всерьез ее трогало, – сказала, что он безумно красив…
– Безумно, – сказала Муна, – необыкновенно, потрясающе красив.
Франсуа растерялся. Хотя, конечно, бывало, что его любовницы восхищались им, но ни одна не доходила до таких крайностей. В конце концов он рассмеялся. Ему польстило преувеличение, исходящее от молчаливой и очень сдержанной женщины, которая, казалось, даже забыла об их первой близости.
– Почему ты смеешься? Тебе что, не говорили этого? Может, тебе вообще никогда такого не говорили?
И она тоже рассмеялась, но недоверчиво, потому что «такого не может быть».
– Уверяю тебя, – настаивал Франсуа, – никому и в голову не приходило…
– Не верю! Неужели тебе никогда не говорили, что невозможно устоять перед…
Одной рукой она обняла его, а указательным пальцем другой водила по его лицу и шепотом, очень серьезно говорила что-то совершенно сумасшедшее и в то же время конкретное об уголках его потрясающего рта, волнующем абрисе щеки, расстоянии между губой и носом. И пока Муна рассказывала ему о его собственном лице, он чувствовал, как ее ресницы щекочут ему шею, «длиннющие», как было принято говорить у Сибиллы и ее молоденькой приятельницы.
Потом Муна стала рассказывать ему, как он входит в комнату, как двигается, и Франсуа невольно хмурился, хотя ее слова удивляли его, забавляли и вызывали нежность, потому что неловкости, какую он должен был бы испытывать, он не испытывал, – чего-чего, а никакой неловкости с Муной не возникало, как это ни странно. Он и сам удивлялся той непринужденности, какую чувствовал, находясь рядом с этой совершенно чужой ему женщиной – женщиной другого круга, другого поколения, другой профессии и, по существу, даже не соплеменницы.
– Ты безумица, – ласково сказал он.
И вдруг ее веки, два крыла, трепещущие у основания его шеи, взлетели, Муна подняла голову.
– Боже мой! Ты проголодался! – воскликнула она. – И, конечно, хочешь пить!
Описание донжуана, которое она только-только начала, было вмиг оставлено, и, набросив халатик, Муна полетела на кухню, а Франсуа усмехнулся, неожиданно почувствовав укол разочарования, когда ее рассказ прервался.
Сибилла должна была прилететь вечером с последним самолетом «Эр-Франс», как сообщила Франсуа секретарша в журнале, куда он позвонил где-то около двенадцати. Он сказал о возвращении Сибиллы Муне, а Муна предложила ему взять с собой и прочитать исправленное начало «Шквала»: кто-то уже переделал первый акт по ее замечаниям.