Утром Сибилла испробовала «Фиату», потом заставила сесть за руль Франсуа, но он слишком нервничал, мотор у него не заводился, и Сибилла, в конце концов, сама повела «Фиату» – ехали они вдоль бульвара в сторону журнала Сибиллы. Франсуа сказал, что выйдет у площади Альма. Он с удовольствием наблюдал, как Сибилла ведет машину, и немного удивлялся темным кругам у нее под глазами, – как будто за его бессонницу расплачивалась она. Он вышел возле моста и еще какое-то время провожал взглядом маленькую машинку в шашечку, которая уверенно бежала вверх, к Елисейским полям, – многозначительный символ их будущего.
День был мягкий, щадящий, и ту же щадящую мягкость Франсуа чувствовал и в себе. Он вошел в большое кафе на площади, собираясь выпить чашку чая и просмотреть утренние газеты, прежде чем честно признаться себе, что находится в двух шагах от улицы Петра I Сербского. И вскоре он набрал номер Муны, чтобы поблагодарить ее за оказанное ему доверие. А как же иначе? Естественнейшая вещь на свете! Госпожа Фогель оказалась дома, она собиралась звонить ему, она поздоровалась с ним, чуть задыхаясь, как здоровалась всегда, и сразу же извинилась, что должна была позавчера уйти так срочно, что даже не успела с ним попрощаться. Да, да, она была этим так огорчена, так огорчена. (Любезность Муны по-прежнему трогала Франсуа – эпоха Регентства, да и только! Все телефонные разговоры с Муной можно было записывать на пленку, до того они были изысканны и безупречны.) И потом, она так рада, что он принял их предложение, такое неблагодарное, такое неприбыльное. Бертомьё никак не желал согласиться на большую сумму, он вечно всего боится, экономия стала у него настоящей манией… каждый волосок делит на четыре части…
– На три, – поправил Франсуа, – но поверьте, аванс в нашем ремесле – вещь нечастая. Я хочу поблагодарить вас… Больше всего меня огорчило позавчера то, что мы не могли отпраздновать с вами наш контракт, так сказать, спрыснуть его, как полагается…
– Да, досадно, очень досадно… Но может, мы выпьем по бокалу шампанского сегодня?
– Прямо сейчас, – отозвался он смеясь, потому что смеялась она, потому что, похоже, она была рада его смеху, – сейчас, потому что я на Альма, совсем рядом с вами.
– Тогда я вас жду. Только дайте мне четверть часа, чтобы привести себя в благопристойный вид.
Франсуа забавляла манера Муны оценивать свою внешность с нравственной точки зрения: непристойно растрепалась, постыдно не следит за собой (хотя причесана была волосок к волоску и следила за собой крайне тщательно). В общем, к эстетике Муна прибавляла всегда неожиданный оттенок морали. Увидев цветочницу, Франсуа остановился в нерешительности: «Покупать Муне цветы, за которые она же и платит, – раздумывал он, – или будет куда галантнее, если я куплю самому себе коробку самых дорогих сигар?» Ну и циник! Ему тут же стало стыдно. И он тут же накупил роз, пожалуй, даже слишком много. Прошелся туда и обратно по Иенской улице и спустя полчаса с огромным букетом он появился у дома Муны. Войдя в арку, Франсуа машинально поднял голову к окну с голубями, к окну «своей» спальни и увидел смотрящую на него Муну; он отвел глаза с той же быстротой, с какой она отпрянула от окна.