– Закрой окно, если не хочешь пускать меня сегодня. Я не обижусь, – прошептал Эдвард, прежде чем я хлопнула дверцей.
Я протопала в дом и хлопнула еще и входной дверью.
– Что стряслось? – спросил Чарли, не вставая с дивана.
– Пикап не заводится, – прорычала я.
– Глянуть, в чем дело?
– Да нет, не надо. Утром попробую еще раз.
– Можешь взять мою машину.
Мне не полагалось садиться за руль его полицейской машины. Похоже, Чарли во что бы то ни стало хочет отправить меня в Ла-Пуш. А я еще отчаяннее хочу там оказаться.
– Нет, я устала. Спокойной ночи.
Я с топотом поднялась по лестнице и подошла прямиком окну. Резко дернула металлическую раму: окно захлопнулось с такой силой, что стекло задрожало.
Я долго смотрела на черное вибрирующее стекло, пока оно не перестало дрожать. Потом вздохнула и открыла окно настежь.
Солнце так глубоко спряталось в облаках, что совершенно невозможно понять, зашло оно за горизонт или нет. Мы долго летели вслед за солнцем, которое будто застыло на месте, и я совсем сбилась с толку: время стало каким-то растяжимым. Меня застало врасплох появление в лесу первых зданий: мы почти дома.
– Ты всю дорогу сидела очень тихо, – заметил Эдвард. – Не укачивает?
– Нет, все в порядке.
– Тебя огорчило расставание?
– Пожалуй, не столько огорчило, сколько камень с души сбросило.
Эдвард вопросительно взглянул на меня. Бесполезно просить его внимательнее смотреть на дорогу – да, честно говоря, и необходимости нет, как ни грустно в этом признаться.
– В некоторых отношениях Рене гораздо… чувствительнее Чарли. Я уже начинала нервничать.
Эдвард рассмеялся.
– У твоей мамы интересное сознание. Вроде детского, но очень проницательное. Она видит многие вещи не так, как другие.
Проницательная – это в самую точку. В тех случаях, когда мама обращает на что-то внимание. Большей частью она настолько погружена в собственные проблемы, что вокруг себя почти ничего не замечает. Однако в эти выходные Рене не спускала с меня глаз.
Фил был занят: повез на соревнования школьную команду по баскетболу. В поле зрения Рене оставались только мы с Эдвардом. Когда закончились объятия и восхищенные вопли, мама стала за нами наблюдать. И по мере наблюдения в ее больших голубых глазах вспыхнуло сначала недоумение, а потом озабоченность.
Утром мы пошли гулять по пляжу. Рене горела желанием выставить напоказ все прелести своего нового дома – наверное, все еще надеялась переманить меня из Форкса во Флориду. А еще хотела поговорить со мной наедине, что не составило труда: Эдвард выдумал срочный реферат, чтобы не выходить днем на улицу.