– Кто? – Джанет дрожала, как лист на ветру.
– Например, суд. Или газеты. – Элизабет разглядывала трясущуюся от страха женщину. – Мои друзья… Даже ваши друзья.
– И вы… И вы позволите использовать против меня всю эту грязную ложь?
Элизабет пожала плечами.
– И против вашего внука?
– А я сомневаюсь, что он будет считаться вашим сыном. Я имею в виду – по закону. Убеждена, что суд назначит на время разбирательства какого-нибудь опекуна, а потом официально передаст его под опеку Чанселлора.
Джанет медленно опустилась на краешек стула. По лицу ее текли слезы.
– Успокойтесь, Джанет. Я не требую, чтобы вы превратились в монахиню. Более того, я даже не прошу вас ограничивать нормальные потребности, свойственные женщинам вашего возраста, и аппетиты. Вы ничем не ограничивали себя в последние месяцы, и я не думаю, что вы станете сдерживать себя в будущем. Единственное, о чем я вас прошу: соблюдайте приличия и будьте осторожнее. Если же вы забудете об этой моей просьбе, уверяю, меры последуют незамедлительно.
Джанет Саксон Скарлетт отвернулась, зажмурив глаза.
– Вы – чудовище, – прошептала она.
– Да, сейчас вы и должны считать меня чудовищем. Но, надеюсь, когда-нибудь вы поймете, что это не так.
Джанет вскочила:
– Выпустите меня отсюда!
– Бога ради, успокойтесь. Скоро прибудут Чанселлор и Аллисон. Вы мне нужны, дорогая моя.
– Выпустите меня! – Джанет подскочила к двери и принялась дергать ручку, совершенно забыв, что дверь заперта. – Что вы еще от меня хотите?
Элизабет знала, что победа – за ней.
Мэтью Кэнфилд стоял, прислонясь к стене дома на пересечении Пятой авеню и Шестьдесят третьей улицы, неотрывно следя за парадным подъездом резиденции Скарлетта. Он поплотнее запахнул плащ – лил холодный осенний дождь – и взглянул на часы: без десяти шесть. Он торчал здесь уже больше часа. Молодая женщина вошла в этот дом без четверти пять: неужто она пробудет там до ночи или, не дай господь, до утра? Он отвел на ожидание два часа, если, конечно, раньше ничего особого не случится. Оснований полагать, что в эти два часа что-то произойдет, не было, но интуиция подсказывала ему: жди! Он уже пять недель занимался этим объектом. Кое-что знал наверняка, кое-что позволял себе домысливать. Послезавтра старая леди отправляется в путь. Одна, без сопровождающих. Весь мир знал, как она скорбит о сыне – дня не проходило, чтобы в газетах не писали об этом. Однако старая дама умело скрывала скорбь и продолжала заниматься делами.
Что же касается жены Скарлетта, то тут все выглядело как-то странно. Судя по ее поведению, не очень-то она оплакивала своего исчезнувшего супруга. Более того, создавалось впечатление, что она не верит в смерть Алстера Скарлетта. Что это там она говорила в «Кантри клубе» на Ойстер-Бей? Хоть она тогда уже и основательно набралась, речь ее звучала вполне внятно.