Наконец Дитрих медленно кивнул. Даже не кивнул, а чуть-чуть наклонил голову.
— И твой молот, — сказал он бесстрастно, — послужил орудием божьего гнева, что сокрушил идола… Мы давно негодовали на ту мерзость, но у нас нет власти в чужих странах. Как, впрочем, нет и здесь. Это хорошо, Дик, что ты сделал это не из озорства, не из дьявольской гордыни, не для того, чтобы побахвалиться перед чужим королем своей мощью, а лишь смиренно преисполнившись Духом божьим. Что я могу тебе сказать, Дик? Только что в тиши закончилось тайное заседание святейшей инквизиции…
Я ощутил холодок под сердцем. Все тело напряглось, дыхание застряло в горле. Дитрих сказал торжественно:
— Святая церковь в своей бесконечной милости… руководствуясь гуманностью и христианским смирением… с радостью в своем любящем сердце… ах да, забыл добавить, что большая часть отцов церкви полагает, что то вовсе не грех изображения господа бога! Просто в Давние времена, еще до прихода Иисуса Христа, бедные идолопоклонники, не знавшие света истинной веры, так изображали своих богов, ныне демонов… Потом неграмотные люди решили, что это и есть древние изображения Святой Троицы… Да, так вот, возвращаясь к решению святейшей инквизиции… Решением святейшего трибунала с тебя снято… обвинение в сношениях с дьяволом или служении ему.
— Фу, — выдохнул я с облегчением, — что ж вы тянули, отец Дитрих? Я чуть не обосрался. Конечно же, я не знаю молитв, но я… стараюсь стыдить от зла и творить благо! Как могу, конечно.
Он сказал благочестиво:
— Ты уже сотворил молитву.
— Я?
— Да. И твоя молитва дошла до божьего слуха.
Я раскрыл рот, всмотрелся в его глаза, где появилось подобие улыбки.
— Это молотом по мрамору?.. Да грохот был такой, что могли услышать и на небе. А у бога, думаю, слух как у… словом, хороший слух.
— Молитва делом, — сказал он просто, — самая лучшая молитва.
— Спасибо, отец Дитрих!
Он с кряхтением поднялся, уже повернулся, чтобы уходить, взглянул через плечо:
— Господа бога нашего благодари за его милосердие… Но вообще-то, Дик, я не хотел бы быть на твоем месте. Мне бог всегда поддержка и опора, совет и утешение, в нем я нахожу понимание и прощение… но ты, не принимающий бога, не принимающий дьявола, — ты одинок, ты страшно одинок… А как может душа человеческая жить в черном одиночестве?
Я пошел его проводить до дверей, поколебался, сказал со стыдом:
— Мне совестно, отец Дитрих, но когда Сатана говорил со мной, больше всего мне не понравилось… что он со мной сразу на «ты». Я уверен, что господь бог, если бы заговорил со мной, обращался бы как «сэр Ричард». Вот просто почему-то уверен… Я понимаю, это «ты» упрощает взаимоотношения, сближает и все такое, но вот не могу… это противно даже, чтоб вот так сразу… или чересчур быстро на «ты». Для этого надо созреть. А сразу на «ты» — это все равно что тащить морковку за листья, чтобы быстрее выросла!