— Охотится, — последовал равнодушный ответ.
— А вы тоже любите охоту, господин Илескар? — поинтересовалась Помона. Голос ее звучал легко и спокойно, лицо в отблесках камина казалось розовым. Галвен посмотрел на нее и оттаял.
— Когда жива была моя жена, я частенько ходил на болота за утками, — сказал он. — Уток там осталось не так уж много, но мне нравилось бродить по болотам на рассвете и смотреть, как встает солнце.
— И кстати очень полезно для слабых легких, — вставил я. — Непременно постарайтесь снова начать ходить на охоту. — И вдруг все мы как-то сразу почувствовали себя свободнее. Галвен принялся рассказывать разные охотничьи истории, случавшиеся с членами его старинной семьи — например, легенды об охоте на диких кабанов, хотя в Валоне уже лет сто не было ни одного кабана. Слово за слово — мы вспомнили множество и всяких других историй, вроде тех, которые до сих любят рассказывать деревенские старики, вроде нашей Минны. Пома очень увлекалась такими преданиями, и Галвен поведал ей одну из местных легенд — отрывок не слишком сложного, однако весьма таинственного эпического сказания, где повествовалось о страшных снежных лавинах и вооруженных боевыми топорами героях; сказание это, должно быть, сложили некогда в высокогорных селениях, и в течение многих веков оно постепенно спускалось в долину, передаваемое из семьи в семью по наследству. Галвен рассказывал очень хорошо, негромким суховатым голосом, и мы заслушались его, сидя у жаркого огня, а за спинами у нас метались темные тени. Впоследствии я как-то раз попробовал вспомнить и записать эту сказку, но обнаружил, к сожалению, что помню лишь отдельные ее фрагменты; в моем пересказе вся поэзия из нее начисто улетучилась. Но однажды я слышал, как Пома рассказывала ее своим детям — слово в слово как тогда Галвен в Иле.
Когда мы возвращались обратно, мне показалось, что я заметил Мартина: он вышел из лесу и направлялся к дому, однако было слишком темно, чтобы говорить наверняка. За ужином Пома спросила:
— Жена Илескара умерла?
— Они в разводе. Она налила себе чаю и задумалась, склонившись над чашкой.
— Мартин, видно, нарочно избегал встречи с нами, — сказал я.
— Он, наверное, недоволен, что я туда приехала.
— Возможно. Да он вообще человек суровый. Но ведь Галвен тебе понравился, правда?
Пома кивнула и почти сразу, словно вспомнив о чем-то, улыбнулась. А вскоре, встав из-за стола, поплыла в свою комнату, оставив в кильватере прозрачный светло-розовый шарф, зацепившийся ниточкой за стул, на котором она сидела.
Прошло несколько недель, и Галвен сам заглянул к нам. Я был польщен и озадачен одновременно. Я никогда даже представить его себе не мог где-нибудь еще, кроме Иле, а уж тем более — стоящим посреди нашей крохотной квартирки, подобно всем прочим посетителям. Он раздобыл себе в Месовале лошадь. И был ужасно доволен, и очень серьезно объяснял нам, что на самом деле это очень хорошая кобыла, только старая и заезженная, и как нужно «приводить в порядок» такую измученную клячу.