Джорджина помедлила у двери и, слабо улыбнувшись, возразила:
— Ты о Кейте? Стоит только тебе узнать ее поближе, мама, и ты поймешь, как она добра. Стелла состроила гримасу:
— Я поверю, дитя мое, если ты принесешь мне молоко.
Легким шагом Джорджина прошла по слабо освещенному коридору, хранящему мрачное молчание, к лестнице. Тихие голоса из холла снизу заставили ее задержаться. Она смертельно устала, и все, чего ей хотелось, это отнести молоко матери, побыстрее добраться до своей постели и заснуть. Не желая ни с кем встречаться, она спряталась в полутьме, ожидая, пока говорящий уйдет. Осторожно вытянув шею, она заглянула вниз. Из холла все еще доносился гул голосов, сопровождаемый слабым запахом особого сорта сигар, аромат которых ей был так мучительно знаком и напоминал только об одном человеке. Голоса становились все отчетливее, и в центр зала прошла Дейдра с Лианом; ее лицо было спокойно, а рука Лиана лежала на плече девушки, как бы защищая ее. Джорджина отпрянула, словно от опасности, сердце готово было выскочить из груди.
— Значит, вы никогда не собирались доводить дело до конца? — ясно прозвучал голос Дейдры, в котором слышалось облегчение. — Тогда зачем надо было связываться с этим, Лиан, дорогой? — упрекнула она его. — Я удивлена, что ты, кто так не любит сплетен, подверг себя опасности и сделался объектом пересудов в таком деликатном деле. Что заставило тебя пойти на это?
Джорджина едва не выдала себя: склонившись с балкона, рискуя быть замеченной, она ждала его ответа, но расслышать ей так ничего и не удалось: он сказал что-то слишком быстро и тихо. Она увидела только, как его темноволосая голова склонилась и он быстро поцеловал Д сидру в висок, когда они входили в библиотеку, и дверь за ними закрылась. Удивительно, как один поцелуй может сделать одного человека счастливым, а другого смертельно ранить. Не приходилось сомневаться, что Дейдра испытывала радость: ее журчащий голос доносился даже через закрытые двери, а Джорджине пришлось крепко зажмуриться и изо всех сил сжать кулаки, чтобы перетерпеть обжигающую, рвущую на части боль. Он сейчас обсуждает ее, рассказывает Дейре об их мнимой помолвке и, возможно, о многом другом тоже… Она оперлась о перила и постояла так, ожидая, пока не схлынет горячая волна стыда. На дрожащих ногах она еле-еле сумела спуститься вниз по лестнице и прошла на кухню, молясь про себя:
— Пожалуйста, Лиан, не рассказывай ей всего… и что я почти умоляла любить меня и быть со мной!…
С ее губ сорвалось приглушенное рыдание и, подхваченное эхом, покатилось по сводчатому потолку. Холодный камень усилил и вернул звуки, которые раздались неожиданно громко и дико среди стен с развешенными на них повсюду потрепанными выцветшими шелковыми стягами и стоящими будто на страже рыцарскими доспехами. Звуки взвились высоко, в самый центр потолка, и запутались среди дрожащих льдинок хрусталя, составляющих старинную люстру. Потревоженные хрусталинки тоненько и жалобно зазвенели, словно откликаясь на ее грустные мысли, и ее исстрадавшийся мозг воспринял это как выражение сочувствия.