"Сейчас она, наверное, видит звезды… Сириус, Кассиопею или… Черную пустоту", — подумал Второв и негромко кашлянул.
Лицо женщины на секунду исказилось, как бы от внезапной боли. Она возвращалась из своего далека мучительно и неохотно; за бегство от миража она платила страданием; большие светло-серые глаза сразу же сузились и потемнели. Словно схваченные цементным раствором, каменели мускулы лица, утрачивая нежные и зыбкие линии. Чуть приоткрытый рот сжался в напомаженную полоску. Это была Рита Самойловна.
Ее не очень выразительные ответы раздосадовали Второва. Казалось, она хотела побыстрее от него отделаться. Либо просто не могла собраться с мыслями и отвечала невпопад.
"Кузовкин окружал себя невзрачными людьми, чтобы оттенить собственную оригинальность", — подумал он в первую минуту. Но сразу же засомневался, так ли это. Слишком уж яркой личностью был академик…
И вот, оказывается, эта серая научная мышка была правой рукой академика. Второв пожал плечами и вызвал Риту Самойловну к себе.
Она вошла походкой усталой и чуть развинченной и, ничего не сказав, посмотрела на него. Конечно, она сейчас витала где-то очень далеко от него, но сознание ее было мобилизовано.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал Второв. — Вот письмо, прочтите и объясните, как на него ответить.
Риточка (он про себя называл ее так из-за хрупкости, худобы и детской нежности шеи) села в кресло и взяла бумажку. Второв разглядывал ее аккуратную, очень модную прическу и думал, почему эта женщина вызывает у него чувство жалости. Она далеко не беспомощна, во всяком случае не так, как это кажется ему, Второву. И все же чем-то она напоминает обиженного ребенка.
— Так что же им можно написать? — спросил он и увидел, что она плачет.
Рита плакала, не поднимая головы, слезы падали на письмо. Подпись доктора физ. — мат. наук Слепцова тонула в чернильном подтеке. Второв осторожно взял письмо из ее рук.
— Что с вами? Вам плохо?
"Какие глупые вопросы задают люди в минуты растерянности! Конечно, плохо! Очень плохо!"
— Я не знаю, не знаю, что им надо отвечать! — Она запрокинула голову, и Второв увидел в ее глазах ужас. Это был животный страх загнанной жертвы. В ее искренности не приходилось сомневаться.
— Успокойтесь. Хотите воды?
Воды она не хотела, она ничего не хотела, ей было очень плохо, очень-очень плохо.
Второв разозлился:
— Я, конечно, сочувствую… Я вижу, что вы глубоко взволнованы, но… простите, я не могу допустить, что причиной, черт возьми, является вот эта писулька! — Он помахал в воздухе посланием Слепцова.
— Разве дело в письме? Все гораздо сложнее. — Рита Самойловна перестала плакать и, вытирая глаза, смотрела на Второва обреченным взглядом. — Я знала, что так и будет, я знала, что они не позабудут. Это слишком важная вещь… Как они могли забыть про нее…