— Ну-с! надо знать имя и отчество.
— Отчество?… да я родителя своего с малолетства и в глаза не видал.
— Так вы, стало быть, отрекаетесь от своего отца? Очень хорошо, так я так полковнику и донесу.
— Извольте донести, что я никаких сношений с ним не имел и не знаю, где он обретается; а потому по его делам суду не причастен.
— Непричастны?
— Непричастен.
— Очень хорошо-с; а знаете ли вы, что он умер?
— Умер?
— А! что, побледнел!
— Никак нет-с; что ж, не я в этом виноват…
— Точно не виноват?
— Ей-ей!
— Ну, а он оставил духовную, которая представлена в суд; так теперь извольте с ней разделываться!
— Да за что ж я буду разделываться, Василий Петрович? Если б я был прикосновенен к какому-нибудь делу…
— Да по духовной он вас сделал прикосновенным.
— Ей-богу, грех батюшке за то, что он делает сына своего несчастным!
Федор Петрович такую сделал горестную мину, что полковой адъютант не в состоянии уже был удержаться от хохоту.
— Смейтесь, Василий Петрович; если бы вам случилось так… посмотрел бы я!
— Нет, брат, со мной этого не случится!
— Бог знает!
— Мой отец умер и ничего мне не оставил.
— Счастье ваше!
— Сделай одолжение, возьми это счастье в карман, а мне уступи несчастье, которое навязывает тебе на шею отец. Хочешь?
— Говорить-то легко!
— Клянусь, давай только доверенность, что предоставляешь мне получить по духовной все наследие и распоряжаться им как угодно.
— Какое же наследие, Василий Петрович?
— Какое бы ни было; не твое дело; ты оставайся служить, а я выхожу в отставку.
— Так батюшка наследие мне оставил?
— Это уж не твое дело, ты служи себе, а я поеду.
— Как можно, Василий Петрович; батюшка оставил мне наследие, а вы поедете.
— А не сам ли ты отрекся от отца?
— Как можно отрекаться от отца; я говорил только, что не причастен ни к какому делу.
— Ну да, да; а дело-то и состояло в наследии.
— Нет, от наследия я не отрекался.
— Э, брат! губа-то у тебя не дура! А знаешь ты пословицу, что такому сыну, как ты, не в помощь богатство.
— Уж очень в помощь: не все же так жить… Я намерен жениться!
— Женись, да женись на какой-нибудь дуре.
— Это для чего?
— А для того, чтоб дети были умны.
— Это почему?
— Ты учился математике?
— Учился.
— Ну, так должен знать, что и минус на минус дает плюс.
— Не понимаю; математика давно уж из головы вышла. Яликов разгулялся.
— Эй, Курдюков! — крикнул он.
— Чяво изволите? — спросил вошедший денщик.
— Вели-ка, тово… — сказал Яликов, ходя по комнате и потирая руки.
— Чяво?
— Вели-ка, тово… — повторил он.
— Чяво, — повторил денщик.
— Ну, как оно?… тово…
Денщик стоял в ожидании решения, чего потребует его благородие.