Между тем Нильская, которую уже лелеяло благотворное чувство первой любви, не понимает, отчего нет Рамирского день, другой, третий; что с ним сделалось?
Ожидания сердца — мучительные ожидания. Оно все изобьется, дух возмущен, чувство настороже, мысли выбегают навстречу — и все нет, и все нет, и, наконец, не будет, никогда не будет!
У старой княгини, тетки Нильской, у которой она жила по смерти мужа, собрались на вечер обычные гости. Час съезда давно прошел; преферанс — аристократическое занятие от «нечего делать» и от «нечего говорить» — шел уже своим чередом. Нильской следовало бы занимать всех dames и messieurs, в которых душа была еще не усидчива, чувства искали иного выигрыша; но она жаловалась на головную боль, каждый проезжающий экипаж по улице сотрясал ее нервы, малейший стук у подъезда, топот и шорох шагов в зале приводил ее в содрогание; звонкий голос Чарова тревожил ее и как будто мешал вслушиваться в звонок, повещающий о приезде гостя. Несмотря на это, ее обступила толпа дам, жужжащих своими jolies paroles,[260] и кавалеров, гремящих своими grossi?re?s aimables.[261]
— Скажите пожалуйста, — раздался резкий голос княгини, — что сделалось с Рамирским? Его с неделю не видно. Monsieur Чаров, что сделалось с вашим приятелем?
— С каким, княгиня? — отозвался Чаров.
— С Рамирским.
— Право, не знаю.
— С Рамирским? Он третьего дня уехал из Петербурга, он переведен в черноморский флот, — сказал басом один барин, сидевший за другим столом, — я его знаю, уехал третьего дня.
— Неужели Рамирский уехал? — вскрикнула одна из дам. — Marie, entendez-vous?[262] Рамирский уехал!.. Ах, боже мой, ей дурно!..
— Marie, Marie!.. Дайте поскорее воды!
Все бросились к Нильской; она была уже без памяти.
— Ее надо расшнуровать; выйдите, пожалуйста. Кавалеры вышли из маленькой гостиной; дамы остались помогать ей.
Все спрашивают друг у друга шепотом: что сделалось с ней?
— Она жаловалась на голову…
— Она несколько дней уже чувствует себя нездоровой.
— Этого я не замечала.
— Хм! Это можно было предсказать.
— О, как вы замечательны! но, к несчастию, замечательны в отношении того, что не касается до вас.
— Что делать! мало самолюбия.
— Имейте его больше.
— Внушите.
И прочая, и прочая, и прочая.
Через несколько дней Нильская уехала в Москву. Обманутое чувство невыносимо для светской женщины: в ней, кроме любви, страждет самолюбие; в ней двойное страдание, разрушены два кумира, два верования: в божественность любви и в личную свою божественность. Любовь просит у сердца слез и скорби, а гордость требует от рассудка презрения и забвения, восстановляет личный кумир ее на поклонение кому угодно.