Самолюбие девушки торжествовало победу; за предпочтение, оказанное ей перед старшей сестрой, она платит готовностью отдать свою руку и сердце, а между тем в душе проявлялась какая-то грусть, воспоминание, и как будто что-то говорило: «Ах, это не он! В нем нисколько нет поэзии!» И вот, как, мы видели, Софи задумалась не вовремя. Поздняя дума как по мертвом память. Но судьба творит свое. В решительную минуту, зараженный думою Софи, задумался и Рамирский.
«Жениться без любви! Что я делаю!.. Нет!..» — сказал он сам себе.
В это время шаги прогуливающихся по комнатам послышались близ самой двери; Софи очнулась и сказала:
— Пойдемте в залу.
— Ах, да! Вы еще не показали мне своего альбома.
— Зачем вам… в другой раз.
— Нет, пожалуйста, теперь; теперь я в особенном расположении духа читать стихи, — сказал, вздохнув, Рамирский.
— Вы их терпеть не можете.
— Нет, право, что-то вдруг захотелось чего-нибудь поэтического.
— Смейтесь.
— Пожалуйста!
— Я сказала, что в другой раз.
— А мне хочется непременно теперь.
— Это странно!
— Ничего странного; я не встану с места, покуда не принесете альбома, — решительно сказал Рамирский.
— Какие вы скучные! — произнесла Софи, стараясь подавить в себе досаду.
— Скучен так скучен, каков есть, — отвечал довольно сурово Рамирский, вставая с места и выходя в залу,
— Ну, я пойду принесу.
— Не беспокойтесь!
— Тут нет никакого беспокойства! — отвечала Софи и нехотя пошла за альбомом. Она бы никогда не вздумала показывать его жениху своему, если б однажды, в разговоре об альбомах, сестра ее не воскликнула с искусным простодушием: — «А вы видели альбом Софи? Посмотрите, какой альбом, прелесть!»
— О чем вы задумались? — спросила Надина, проходя мимо Рамирского, который сел на диване подле столика, скрестил руки на груди и смотрел в потолок.
— Я задумался? Нисколько! — отвечал он.
— Ну, так мне показалось.
— Благодарю вас по крайней мере за участие, — сказал Рамирский, преследуя взорами Надину. — «Как она сегодня мила! — подумал он, — сколько в ее наружности достоинства и степенности!.. Она лучше сестры».
— Вот вам мой альбом! — сказала Софи, бросила его на столике перед Рамирским и пошла ходить с сестрой и гостьей по зале.
Рамирский, как будто еще не кончив думы, долго смотрел на бархатный переплет лежащего перед ним альбома, но, наконец, взял его и стал почти без всякого внимания перевертывать листы, исписанные пошлыми стихами и изрисованные неопытной кистью. Вдруг внимание его остановилось на заглавии: «Море». Это словно напомнило ему цветущую его юность и любимую стихию. Он читал: