За старухой ухаживал слуга, тоже совершенно лысый. Он был похож на почтенного английского дворецкого и с изяществом подавал хозяйке ужин и ставил на столик на колесиках пустую посуду. Сей странный человек двухметрового роста был одет во все черное и имел такое выражение лица, которому позавидовали бы лучшие актеры Голливуда, исполняющие в фильмах ужасов роли чудовищ и убийц. Блестящая лысина слуги переходила в высокий лоб, под которым располагались глубоко посаженные глаза. На лице выделялись большой нос и тонкогубый рот. Подбородок в форме наковальни довершал картину. Одним словом, слуга этот походил на сбежавшего из психиатрической больницы серийного преступника. Однако его облику противоречили мягкие изящные телодвижения.
Все увиденное произвело на меня странное впечатление. Дом, в котором жил Адриан, походил одновременно на Букингемский дворец и современную шикарную квартиру с фотографий из модного глянцевого журнала. Несмотря на красоту и роскошь, обстановка огромной комнаты внушала беспокойство. Я никак не мог понять причину проснувшейся во мне тревоги, пока не заметил черные шнуры, на которых висели бархатные портьеры балдахина. Шнуры, концы которых украшали кисти, свешивались почти до уровня кровати.
У меня перехватило дыхание. Неужели случайность? Нет, не может быть… Шнур, на котором повесили моего собрата, был идентичен шнуру, который висел в доме Адриана, парня, так много знавшего о преступлении. Хотя, с другой стороны, я не заметил в спальне обрыва на шнурах, все они были в целости и сохранности. Впрочем, возможно, в других помещениях этого огромного дома тоже имелись подобные шнуры.
Лысый слуга взял из рук старухи фарфоровую тарелку и поставил ее на поднос, а потом с подносом в руках поднялся по винтовой лестнице на верхний этаж. Внутренний голос велел мне следовать за ним. Я быстро взбежал по наружной лестнице на террасу третьего этажа. Здесь я остановился у огромного окна и заглянул в него. Сначала я тоже не заметил ничего подозрительного. Еще одна просторная комната, по-видимому, принадлежащая лысому слуге. По роскоши она ничем не уступала спальне старухи, но была более ярко освещена и более рационально обставлена. Обивка стен и предметы мебели тоже свидетельствовали о том, что обитатель этой комнаты питает любовь к Востоку. Комната напоминала нечто среднее между библиотекой, архивом и офисом. Вдоль стен стояли стеллажи с папками и книгами. Лысый слуга, должно быть, вел дела умирающей старухи.
Об этом свидетельствовал и заваленный бумагами стеклянный письменный стол, на котором стояли сразу три монитора. Они были включены, и на экранах высвечивались ряды цифр и какие-то психоделические рисунки, в которых я ничего не понимаю. Кроме того, рядом располагались какие-то приборы с небольшими дисплеями, показывающими диаграммы. По-видимому, они следили за физическим состоянием больной.