Мор подумал: даже в такой момент она верит в будущее. Он хотел, чтобы она передала свою веру ему.
— А здесь есть портреты твоего отца? — поинтересовался он.
— Несколько. — Она остановилась перед одним. Сначала Мор ничего не разобрал, кроме рельефных выпуклостей и впадин мазков, и лишь потом разглядел изображение человека с тонким лицом, как-то искоса, несколько вопросительно глядящего на зрителя; его аккуратно подстриженные прямые волосы серебрились на висках, большие влажные глаза окружала сетка морщинок, в плотно сжатых губах дрожала ирония.
— Это твоя картина?
— Отца. Он написал этот автопортрет незадолго до смерти. Очень талантливая работа. Посмотри, как энергично написана голова. Этот портрет мистер Бладуард не стал бы критиковать.
Мор чувствовал, что не способен трезво судить о картине. Его охватило похожее на сон чувство, что он перенесся в мир, где живет Рейн, словно она заколдовала его, чтобы он смог увидеть ее прошлую жизнь. Но удастся ли ее увидеть? Они пошли дальше.
Подошли к портрету девочки с длинными черными косами, склонившейся над клавишами фортепиано. Из разноцветного тумана выступала фигурка, пронизанная неповторимым, присущим лишь югу светом и воздухом.
— Кто это? — спросил Мор, хотя уже знал ответ.
— Я.
— Это отец писал?
— Нет, я.
— Но ты же тогда была совсем ребенком!
— Не такая маленькая, как на портрете. Мне было девятнадцать. По-моему, это не очень удачный портрет.
Мору он казался чудесным.
— И у тебя тогда были длинные волосы? Когда ты их обрезала?
— После… Парижа. Я там училась.
Они перешли к следующей картине. Отец Рейн стоит в коридоре у двери, прислонившись к косяку. На нем просторный белый костюм, лицо в тени. За его спиной виднеется сияющая гладь моря.
— А это моя работа. Не такая давняя, но совершенно бездарная. Это вид из дверей нашего дома.
— Вашего дома! — удивился Мор. Ну, разумеется, Рейн и ее отец жили в каком-то доме, вот только его воображение еще не удосужилось поработать над деталями, составлявшими ее прошлое.
— Вот снова наш дом. Здесь больше подробностей.
Мор увидел белый фасад, освещенный солнцем, испещренный голубоватыми тенями, розоватыми пятнами облупившейся штукатурки, и серыми квадратами то наглухо закрытых, то чуть приподнятых жалюзи. Шероховатый ствол кипариса перерезал одно из окон.
— А где море?
— Тут, — сказала она, указывая куда-то вне пределов картины.
— А твоя комната?
— Здесь ее не видно. На эту сторону выходила комната отца. Но есть картина, где видно мое окно. — И она подвела его к другому полотну. Вечер, боковая стена дома, освещенная слабым, догорающим светом. Причудливые формы, наполненное пурпурными тенями кипение цветущих кустарников, подступающих прямо к дому.