После крещенских морозов Иван сговорился с Яковом, который ехал в Тулу купить у купцов лино-батиста, тарлатанов да драгоценный склаваж для своей молодой жены. Якову братцева задума совсем не понравилась, только ведь и отказать было нельзя. А посему после возвращения Якова родителям огорченным было сказано, что получено для Ивана секретное воинское предписание, указывающее капитан-лейтенанту Мягкову явиться в Петербург под строгие адмиральские глаза.
Таким указаниям противиться было нельзя, и с недолгими родительскими хлопотами да маменькиными жалостливыми приговорами Иван отправился в путь, обняв отца и нежно поцеловав вытирающую слезы мать.
Теперь же замирало и жарко ахало сердце влюбленного Ивана. Вот уже видны были чаканные крыши рыбацких домов и темная полуутонувшая в снеге казарма, около которой неторопливо расчищали тропинки армейские инвалиды, которым после выслуги некуда было податься.
А вот уже и дом разлюбезной Анастасии.
Иван нетерпеливо приказал ямщику встать и сам принялся разгружать узлы с гостинцами да подарками.
Прошел во двор, отворил хриплую от морозов дверь и замер на пороге, пораженный нежилым видом горницы.
«Ах, гадюка! — ненавистно мелькнуло в голове. — Достал-таки!»
Придерживая одной рукою полы распахнутого тулупа, Мягков бросился к дому подполковника Востроухова. Тот был на месте и, казалось, совсем не удивился ни явлению капитан-лейтенанта, ни его кипящему гневом лицу.
— За спросом явился? — буднично спросил он. — Ты бы, Мягков, ноги обмел да шапку снял, коли в дом входишь. Добрые люди, входя, Богу крестятся да хозяину здравия желают. А этот — на тебе! — бураном пылящим ворвался!
— Не до политесов! — буркнул Иван. — Где она, Ануфрий Васильевич? Не томи душу!
Востроухов вздохнул, завистливо глянул на Мягкова и развел руками:
— Не знаю, Иван Николаевич, ей-ей, не знаю!
— Как это? — Мягков обессиленно сел на скамью, глядя на старого служаку.
— Вот так. — Тот сел рядом, поджал губы, скорбно поглядел на образа в красном углу. — Еще осенью поздней — спать ложились, она избу топила, утром встали — дом пустой. И ума никто приложить не может. Вроде и места у нас не разбойные, неоткуда беды ждать. Правда, сказывают, видели в ночь карету в распадке. Только в карету ту я не шибко верю, не княжна, чай, чтобы в каретах по Руси разъезжать. Резонировать я тебя не буду, ибо нет фирияка от укусов той змеи, что любовью зовется. Иной раз думаешь — золотой, а нагнешься — алтын увидишь.
Он дружески коснулся плеча капитан-лейтенанта и участливо с определенным бономи предложил.