Телохранители были мальчиками на побегушках. Расставив мишени – пустые пивные банки, они мчались на огневой рубеж понаблюдать за виртуозной стрельбой Святого. Он бил без промаха, откладывая понравившиеся экземпляры в багажник машины, а отбракованные вручал бывшему офицеру Комитета госбезопасности.
– Лажу задвигаете, Семен Петрович. Металлолом подсовываете.
Гэбист подслеповато щурился, точно выползший на солнце крот, и без возражений прятал оружие в тайник багажника.
Постепенно накапливался арсенал: три автомата Калашникова с подствольными гранатометами, снайперская винтовка немецкого производства, пистолеты под девятимиллиметровый патрон, ракетницы. Все это складировалось в неизвестном Святому месте, но по первому требованию гэбист должен был доставить всю партию и запас амуниции.
Гуляй занимался экипировкой. Он с жеребячьим восторгом примерял камуфлированные куртки, болтал по переговорным устройствам, засоряя эфир, и вообще рвался в бой.
– Тряхнем стариной, командир! – восклицал экс-сержант, предвкушая головокружительное приключение.
Горячка сборов захватила и Святого.
Подготовка шла четко и слаженно, без сбоев и этим разительно отличалась от армейского бардака, где у интендантов то не было горного сухпая, то на складах мыши попортили теплые вещи. Ни у одной группы спецназа в чеченской кампании на памяти Святого не было такой великолепной материальной базы.
Спонтанно возникший план лететь вместе с отбывающей в гастрольный «чес» примадонной попсовой эстрады Святой принял. Перевозить арсенал железной дорогой означало пойти на неоправданный риск. Подставляться под проверки на дорогах не было резона. Беглый досмотр мог обернуться арестом.
За двое суток до старта в неизвестность к команде присоединился Паша Дробин. Адвокат внес залог и прямиком из зала суда увез его в аэропорт.
Дробин слово в слово повторил версию Бодровского, добавив колоритные подробности своих мытарств по камерам следственного изолятора. Беря стакан ладонью с въевшейся угольной пылью и розовыми полосками шрамов, оставленных стальными наручниками, он глухим голосом много перенесшего человека отвечал на увещевания Святого, советовавшего все досконально обдумать:
– Шахте, командир, хана. В лавочники, «сникерсы» детишкам задвигать, я под дулом пистолета не пойду. А в городке работы днем с огнем не сыщешь. Допиваться до белой горячки тоже не вариант… Нет, командир! Раз достал меня из тюряги, значит, так тому и быть. Не отговаривай. Я на войне человеком себя почувствовал, нужным кому-то, а там… – Курносое лицо Дробина обиженно скривилось. – Шлак. Отработанная порода, выброшенная в отвал.