Оказалось, что вопросы политики мало волнуют Петрова. Он отказался от денег, которые ему предложил за помощь Вовка, но взамен потребовал выпить вместе с ним.
– Не верьте, если вам скажут, будто доктора черствые и бесчувственные! – кричал Андрей, заливаясь пьяными слезами. – Мы просто очень одинокие люди! А все почему?
– Честно говоря, не имею ни малейшего понятия, – ответил Гуляй.
– Я тоже, – добавил счастливый Пашка, небрежно развалившийся на диване.
После третьего стакана он ощущал себя окончательно выздоровевшим.
Фельдшер гневно стучал кулаком по столу, отчего бутерброды на подносе подпрыгивали и переворачивались в воздухе.
– Врач, – кричал он громче прежнего, – врач ведь, как свеча, которая светит другим! Его собственная жизнь принадлежит больным!
– Сердце отдаю детям, – напомнил Гуляй.
Глаза Петрова лихорадочно заблестели. Он воспылал вдохновением к длинным разговорам о долге и клятве Гиппократа. В конце концов выяснилось, что Гиппократ был евреем, но только греческим, клятв никаких не давал, а народ местный лечил кое-как. За это Андрей Софронович Петров теперь прозябает среди азиатов, чтобы собственным примером смыть позор с благородной и древней профессии, и что уважать следует только двух докторов – Боткина и Склифосовского, а Павлов ненавидел собак лютой ненавистью, так как гимназистом его покусал пудель. Фельдшер как раз собирался научно опровергнуть досужие домыслы о вреде анальгина, когда выяснилось, что закончилась водка.
– Что, совсем не осталось? – не поверил Вовке хозяин квартиры, и они вместе полезли в холодильник.
Но водки действительно не было.
Сломленный выпавшими на его долю за последние несколько дней испытаниями, Пашка Дробин спал, свернувшись калачиком на диване. Рядом, за опустевшим столом, сидели Вовка и Андрей. Наконец фельдшер сказал:
– Необходимо продолжить банкет.
Гуляй согласился.
– Может, переместимся в ресторан? Я угощаю.
– В этом городе ночью легче уколоться, чем напиться по-человечески. Вы в Москве привыкли жить на широкую ногу, а здесь другая жизнь, со своими правилами.
Андрей замолчал и вдруг, заговорщицки улыбнувшись, спросил:
– Вовка, когда тебе плохо, ты что делаешь?
– Иду в кабак.
– Нет, в смысле недомогание там какое, башка трещит, например.
– А… – понимающе кивнул Гуляй. – Недомогание… – Он немного подумал. – Иду в кабак.
Фельдшер не выдержал:
– Да что ты заладил: иду в кабак, иду в кабак!
– Сам же спрашивал, – обиделся собеседник, – что делаю.
– Ну, хорошо, – Андрей уступил. – Давай по-другому.
– Давай, – согласился Гуляй.
– Значит, так, когда тебе плохо… – начал было фельдшер, но понял, что повторяется, и в сердцах махнул рукой. – Короче, «скорую» надо вызывать.