Прилизанный красавчик встал, поправил галстук и повелительным жестом приказал снять разбухший от крови кокон.
Забравшись на стул, итальянец, водитель серого «Улисса», перерезал провод. Сверток обрушился на пол, фонтанируя фейерверком гранатовых капель. Тургут отскочил, спасая чистоту светлого костюма.
– Пеппе, распаковывай мясо! – Последнее слово главарь произнес, выразительно посмотрев на пепельно-сизого Калмыка.
Святой увидел, что сделали ноги ублюдка.
Среди лоскутьев прорванной простыни, точно килька в томатном соусе, лежал изувеченный Лупатый. Вернее, то, что от него осталось: кровоточащий ростбиф, тело, по которому проехался каток асфальтоукладчика. Но самым страшным в изуродованном облике Лупатого были пустые глазницы, зиявшие черными провалами, и белые потеки жидкости на лице: палач попросту вышиб пушечным ударом глаза жертвы.
Акция устрашения завершилась. Настал черед допроса.
С губ Калмыка содрали ленту. Его поставили на ноги, поддерживая под локти.
– Порт? Номер машины? – конкретно сформулировал вопросы вожак стаи.
Сделав два-три глубоких вдоха, Калмык харкнул кровяным сгустком в холеную физиономию мучителя, разразившись семиэтажной матерщиной, недоступной для понимания турок. Долго геройствовать упрямцу не пришлось. После знакомства с рукоятью «беретты» пленный минуты три выплевывал осколки раздробленных зубов.
– Говори по-английски, придурок! – Главарь промокнул пятно платком.
Калмык держал рот на замке.
– Кому принадлежит груз?
Пленный обливался холодным потом, но молчал, по-видимому, боясь гнева своего далекого шефа больше, чем возможности умереть.
– Где и когда пришвартуется танкер? Какая машина будет перевозить груз?
Ненавидящим взглядом Калмык преследовал мечущегося по комнате Пеппе.
– Какую «дурку» вы привезли в Италию? – сыпал вопросами главарь банды.
«Ну парень и выдрессирован! – невольно восхитился Святой. – Стоит, как вкопанный. Продержись, узкоглазенький, подольше… Время работает на нас. А ты, тварь, ори погромче. Может, кто-нибудь догадается полицию вызвать».
Уповать на стражей правопорядка не имело смысла. Дальняя комната, в которую привели Святого, идеально подходила для пыточных застенков. Соседние номера пустовали, а задняя стена комнаты внешней стороной выходила к дорожке, проложенной по краю обрывистого склона. Мимо нее и в светлое время суток никто не прогуливался.
Руководитель экзекуции, сокрушаясь тупоумию упрямца, отказывающегося принять легкую смерть, деланно усталым голосом произнес:
– Я просил быть благоразумным. Я показал, что происходит с теми, чья физиономия мне не нравится. Но ты осел!.. Ты и твой шеф вонючие, грязные ослы, кастрированные бараны, забравшиеся в чужой сад! – Турок сорвался на крик.