Никита. Умолкаю, услышав металлические нотки в твоем голосе… Как всякий сверчок – знаю свой шесток…
Белокурая. Меня неэффективно переделывать, в результате переделыватели уходят с большими разрушениями…
Никита. Молчу, учтиво склонив голову…
Белокурая. Да просто мне надоело общаться с мужиками в режиме гражданской войны, которую они сначала объявляют, потом проигрывают, а потом еще винят меня в этом. Ты понял, где ресторан «Пушкин»?
Никита. Понял… не вырвусь… с моего шестка только «Макдоналдс» виден…
Белокурая. Тогда пока.
Никита. Каждую секунду говорю себе, что нельзя прирастать к тебе… и никакого толку.
Белокурая. За полчаса в «Пушкине» не прирастешь. Значит, в 14.30 в «Пушкине».
Никита. Хорошо…
Настроение стало еще лучше. Елена вывалила на стол косметику из сумки и начала устраивать на лице невероятную красоту. Как называла это Катя – «восстанавливать лицо по черепу».
Ровно в половине третьего сидела за столиком на первом этаже, Никиты не было. Десять, пятнадцать минут… Настроение разлетелось вдребезги. Он позвонил, что стоит в пробке, и влетел в ресторан в двадцать пять минут.
– Пошли скорее на третий этаж, – потянула она его. – А депутату позвоню, скажу, что стою в пробке и буду через 20 минут!
Бросились к лифту, но депутат уже нарисовался в зале и махал Елене рукой.
– Все! – констатировала она трагическим голосом. – Можешь идти…
– И ты его не пошлешь? – удивился Никита. – Я же послал все свои дела.
– Нет. Не пошлю. Это моя работа, – объяснила Елена.
– А я, между прочим, послал совещание…
– А я не пошлю. Не только потому, что очень люблю свою работу, но и потому, что на мне трое людей, которые не зарабатывают на себя сами. – Она чмокнула его в щеку и направилась к депутату.
– Да ты просто монстр и карьеристка! – прошептал Никита вслед.
– Видишь, как опасно быть столько лет женатым на домохозяйке. Перестаешь ориентироваться в реальной жизни… – съязвила Елена, обернувшись на ходу.
Никита повернулся и вышел, не прощаясь. По его спине было понятно, что завтра он не позвонит ни утром, ни вечером.
Елена расстроилась, потеряла зонтик, выронила билеты на вечернюю презентацию. Сразу почувствовала себя немолодой дурой, вырядившейся в красный шарф. Показалось, что вот-вот у нее были молочные реки, кисельные берега… и в одночасье не стало.
Потом весь вечер слонялась по дому как в воду опущенная, а Караванов, пришедший раньше, чем обычно, внимательно ее разглядывал. Они не возвращались к утреннему разговору не потому, что закончили его, а потому, что у них были жесткие правила выяснения отношений. И, видя, что Елене не до того, Караванов не поднимал тему. К тому же они были еще так оглушены разводом, что как истинные интеллигенты переносили его не как разлитые по организму болевые пятна, а как желчную дискуссию на тему «что делать?» и «кто виноват?».