Я не был умным человеком в трактовке Антона, потому что как у нас будут развиваться события мне и в голову не приходило. Ни с того ни сего Антон вдруг сказал:
– Хватит сидеть на измене. Пошли в кабак!
– Кабак?
– Паб, ночной бар, whatever.
– В ночной бар? Пить? Тусоваться? Я не ужинал… Да и…
Я подумал, что, похоже концессия «Одиночество-12» восстанавливается. Вместо того, чтобы заняться делом или сбежать куда-нибудь к чертовой матери, мы собираемся пойти и нажраться.
– Там чего-нибудь перекусишь. Я думаю, пришла пора оторваться. Поговорить мы всегда успеем.
– Оторваться?
– Да. По по полной. Идем в «Непорочную Джульету». Если верить Lonely Plannet – это самое шумное место в городе.
– Оторваться по полной?!
* * *
Она была француженкой. У нее было узкое тонкое лицо и черные волосы до плеч – тоже тонкие. Про фигуру я ничего решить не мог – мешал длинный серый балахон. Ее звали прямо из бессмертной песни – Louise-Marie. Узнав это, я покачал головой и, не сказав ни ей ни Антону ни слова, немедленно отправился к музыкальной машине, где обнаружил нужный диск. Осторожная радость. На языке отношений с судьбой это означало: мне сегодня везет. Пластинка Smokie Platinum совершенно не обязана была оказаться в револьвере старого потрепанного фонографа. Он же juke-box. Я опустил монетку, недоверчиво пощелкал большими квадратными кнопками и вернулся к Луизе-Марии и Антону. Рядом уже сидела вторая девушка, тоже француженка, судя по акценту. Они обе весело переговаривались с Антоном.
– Hi! – сказал я второй девчонке. – Я – Иосиф.
– А я – Натали.
– О, может, ты русская?
– Моя бабушка из России.
– По-русски не говоришь?
– Нет. Спас'ибо, пожал'уйста, йа хоч'ю еще вып'ить, до свидан'я.
Я абсолютно утратил интерес ко второй девушке, хотя фигурка у нее была на твердую четверку и сквозь шум «Непорочной Джульетты» прокричал Луизе-Марии, что сейчас будет песня про нее.
– Что за песня?
– I'll Meet You at Midnight.
– О, спасибо! Я люблю ее. Я вообще люблю старые песни. Знаешь, seventies…
– Да! Знаю! Еще как знаю!
Each cigarette will light a thousand faces
Each hour that passed seemed like a thousand years
Midnight was turning into empty spaces
The sound of laughter disappeared.
[99]Я слушал песню, заводился ее немного задыхающимся ритмом, пропитывался гитарными запилами и сводящими с ума переходами, вслушивался в едва заметную хрипотцу голоса Криса Нормана и любовался Луизой-Марией. Мне думалось примерно так:
«Ну какие к черту хаты?! Вот сидим мы с Антоном в самой середине Европы. Отличный бар. Очень шумно. Очень тесно. Очень весело. Классные девчонки. И жизнь – прекрасна. И она ведь все еще продолжается не смотря ни на что! Продолжается! И нет никакого одиночества. Людей-то сколько вокруг! Ну, конечно, кроме концессии „Одиночество 12“. Но она подождет. И зло мира подождет! До послезавтра. Ведь мы улетаем завтра вечером. И у нас почти сутки на этот город с многообещающим найтлайфом».