Фетр, пившая «Сент-Клементе», едва не опрокинула свой бокал.
– Чушь! Ей не нужна никакая правда.
– Может быть, но я очень давно знаю Беверли. У нее есть свои недостатки, но и отличный нюх на правду.
Фетр уставилась на него с изумленным видом, а затем в ее голове забрезжила какая-то догадка и на лице отразилось презрение.
– Она вам нравится, – объявила она таким тоном, как будто только что установила, что Айзенменгер практикует копрофагию.
Не помогло даже то, что он мгновенно отверг ее предположение. Айзенменгер возмущенно напрягся, однако спустя мгновение весь как-то сжался и поник.
– Конечно, она мне нравится. Я ведь мужчина, констебль.
Он напоминал человека, жующего глазное яблоко и оправдывающего себя тем, что он – каннибал.
– Неужели вы все способны думать только с помощью своего члена?
Айзенменгер подавил мгновенный взрыв раздражения.
– Ну почему же? – произнес он. – Довольно часто я подключаю к этому процессу свое левое яичко, а иногда правое. Был даже случай, когда я пользовался обоими.
Но Фетр не засмеялась.
– Когда имеешь дело с этой стервой, этого недостаточно.
– Поговорим о вашем начальнике, – сменил тему Айзенменгер. – Он считает, что можно закрыть дело, просто обвинив Майкла Блума в убийстве отца.
– Возможно, он прав.
– Нет, он ошибается, – мягко произнес Айзенменгер.
Фетр вела себя вызывающе, и Айзенменгер, как это с ним нередко случалось, поймал себя на ощущении нереальности происходящего, изумившись тому, что защищает Беверли Уортон, а Салли Фетр – своего неверного любовника.
– Он ошибается, Салли, – продолжил Айзенменгер, не давая ей раскрыть рта. – И то, что вы мне сегодня рассказали, лишь утверждает меня в этой мысли.
– Перестаньте.
Айзенменгер молча сделал глоток из своего бокала, и Фетр продолжила:
– Как бы то ни было, грязные махинации Уортон не имеют к этому никакого отношения. Они не помогут нам установить истину.
Айзенменгер не успел ответить, так как ощутил за своей спиной, в дальнем конце паба, некое движение. Судя по всему, какой-то подвыпивший человек начал высказывать недовольство тем, что ему отказались налить еще.
– Думаю, они смогут изменить всю картину, – сказал он.
– Каким образом? Вы что-то знаете?
Это был простой вопрос, и, как нередко бывает с простыми вопросами, на него было трудно ответить. Айзенменгер знал, что ответ на этот вопрос мог бы все разрешить, однако еще не знал, как именно. Он даже не мог пока объяснить, почему это так важно; но он был уверен в том, что стоит подумать – и ответ будет найден.
– Я мало что знаю, – неуверенно ответил он. – Но я знаю, что смерть Альберта Блума очень мало – если вообще как-либо – связана со всем, что здесь случилось. Все остальное – лишь логические построения, не более того.