— Когда в сорок восьмом он вернулся из французского плена и мы снова увиделись, у меня было слишком много других забот, чтобы интересоваться его военными историями. Каких только историй не принесли люди с войны!
— Если ты ему поверила, почему тогда все время говорила про «евреечку»?
— А ты запомнил? Он не ответил.
— Так почему?
— Я думала, что это дочка художника, а они были евреями.
— Это не объясняет издевательского тона. — Он качнул головой. — Нет, ты не поверила отцу. Не поверила в историю насчет спасения евреев. Или решила, что это не вся история и что у него что-то было с этой девочкой. Может, он ее шантажировал? Принуждал? Ты знаешь, что это жена художника?
Она промолчала.
— Почему отец лишился судейской должности? — Он взглянул на нее. Ее подбородок вздернулся, губы дрогнули, было видно, что она отказывается отвечать на подобные вопросы. — Неужели лучше, если я начну расспрашивать его тогдашнее начальство или сослуживцев? Наверняка кто-либо поймет, что мне как будущему юристу нужно знать, в чем было дело.
— Он работал в трибунале. Приходилось быть суровым. Жестоким. Думаешь, таких любят?
— Нет, но только из-за этого его не лишили бы судейской должности после войны.
— Его обвинили в том, чего он не совершал. Но само обвинение было столь ужасным, что он не захотел разбирательства. В том числе ради тебя и ради меня.
Он снова взглянул на нее.
— Якобы он вынес смертный приговор одному офицеру, который укрывал евреев от полиции. Раз уж тебе кажется, что ты должен все знать, — этот офицер был его другом, и отец якобы сам донес на него.
— Тот, кто выдвинул обвинение, имел, видимо, свидетелей или документы. Газеты этим сильно заинтересовались?
— Большие газеты, не местные. Здесь все быстро замяли.
Он мог разыскать старые газеты и журналиста, который выдвинул обвинения против отца, ознакомиться с материалами этого журналиста. Возможно, удалось бы установить адрес отца в Страсбурге и других жильцов его дома. Может, существовали списки евреев, которых увозили из Страсбурга в лагеря смерти? Остались ли родственники Рене Дальмана, с которыми стоило поговорить?
— А что говорил отец об этих обвинениях? — Вопрос едва прозвучал, а ему уже расхотелось слышать ответ.
— Говорил, что сам он вместе с тем офицером и другими офицерами помогал евреям и что офицером, которому вынесли смертный приговор, пришлось пожертвовать, чтобы не пострадали все остальные, в том числе и евреи. Это просто идиотское совпадение, что именно ему выпало вести процесс и выносить приговор.
Он засмеялся.
— Значит, отец все делал правильно? Просто другие его неправильно поняли?