– Боцмана ко мне!
Сеньор Гвиччардини, несмотря на предостережение капитана, остался на палубе. С тревогой поглядывая на черневший горизонт, он наблюдал за действиями капитана, который распорядился просигналить на остальные суда флотилии о приближающейся буре и необходимости смены курса на запад.
После того, как сообщение было передано и принято на всех судах флотилии, капитан Манорини принялся отдавать команды экипажу:
– Ссадить галсы на бакборте!
– Есть ссадить галсы на бакборте!
– Натянуть шкоты на штирборте!
– Есть натянуть шкоты на штирборте!
Тем временем сеньор Гвиччардини поднялся на капитанский мостик.
– Я вас правильно понял, капитан? Вы приказываете повернуть на запад?
– Да,– отрывисто бросил Манорини, в руках которого сейчас находилась судьба его пассажиров и экипажа.
– Значит, мы будем идти против ветра.
– Да, это именно так, сеньор.
– Но ведь будет ужасная качка.
– Да, судно даже встанет на дыбы.
– Оно не переломается пополам?
– Нет. Наша каравелла – прочное судно.
– Но может сломаться грот-матча.
– Да, это так. Но у нас нет другого выхода, если мы хотим спастись.
– Но, может быть, ветер скоро переменится? Прежде чем ответить, капитан крикнул матросам:
– Побыстрее подтягивайте шкоты. Что вы там возитесь, якорь вам в глотку?
Затем он повернулся к сеньору Гвиччардини.
– Ветер не переменится до самого утра. Может быть, в лучшем случае, до ночи.
– Но ведь ветер отнесет нас в сторону. Он гонит нас на восток.
– Вот это и опасно. Нам нельзя править на восток, только на запад. На востоке наша смерть.
Все суда флотилии поворачивали на запад.
Ветер крепчал, и волны поднимались все выше.
Туман набухал, поднимался клубами над всем горизонтом, словно какие-то незримые рты раздували меха бури. Облака начинали принимать зловещие очертания.
Синяя туча заволокла большую часть небосвода. Она уже захватила и запад, и восток, надвигаясь против ветра. Так часто бывает в море. На корабле началась сильная качка.
Море, за минуту до этого вздымавшееся граненой крупной чешуей, теперь было словно покрыто мелкой кожей, словно крокодил превратился в змею. Грязно-свинцового цвета кожа казалась толстой и морщилась тяжелыми складками. На ней вздувались круглые пузыри, похожие на нарывы, которые в следующее же мгновение лопались. Пена представляла собой струпья проказы.
Оставаться на палубе было уже не безопасно, и сеньор Гвиччардини спустился в каюту.
Будучи здесь один, он несколько минут расхаживал по тесной каюте, ссутулившись, чтобы не удариться головой о балку под потолком.
Потом он уселся на широкую скамью у стены, достал из дорожного баула чернительницу, обтянутую шагренью, и большой бумажник из кардобской кожи. Из бумажника сеньор Паоло достал в четверо сложенный кусок бумаги, развернул его и положил на висячий столик. После этого он извлек из футляра перо, поудобнее устроился за столом и, немного подумав, зажег фонарь, прикрепленный к борту. Свет был необходим, потому что день за бортом корабля превратился в сумрак.