– Король был семейным человеком, – пробормотал Томас.
– Он был образцом всяческих достоинств… для тех, к кому благоволил. Но были и другие, кто не находил в нем столько добродетелей. Однако… я не собираюсь плохо говорить об умерших. Смерть все списывает. Даже те, кто не обрел уважения при жизни, зачастую получают его после смерти… Мой отец, кого так почитали при жизни, обретет истинный триумф именно теперь. И потому, мой добрый Томас, мы будем хоронить его с великой помпой, чтобы ублаготворить всех жителей Лондона.
– А вы не забыли просьбу, чтобы кости его были вместе с армией?
– Я помню, кузен.
Король пришпорил коня и опередил Ланкастера. Он был не в настроении продолжать беседу. Хотел думать о Лондоне, о погребальном обряде, о собственной коронации.
О том, что Гавестон уже поджидает его.
* * *
Путешествие в Уолтем, что вблизи Лондона, длилось две недели, и все это время король пребывал в раздраженном состоянии. Ему не терпелось совершить торжественный въезд в столицу и поместить останки отца под своды Вестминстерского аббатства. Похороны должны быть непременно грандиозными. Как ожидает народ. Сам же Эдуард мог легко представить себе ярость отца, если бы тот лицезрел все это великолепие. «Как?! – воскликнул бы старый король. – Тратить столько денег понапрасну, когда на них можно приобрести еще больше оружия для продолжения войны с шотландцами и поддержания порядка в непокорившемся Уэльсе!»
«Великий» король! Более велик в смерти, чем при жизни, когда у него было полно врагов, которых он должен был все время остерегаться. Эти бароны вообразили о себе невесть что со времен Великой хартии вольностей, принятой около ста лет назад. Правда, Эдуард Длинноногий, как прозвали его отца, умел приструнить их и держать в узде, но ведь и силой не всегда можно все решить. В гробу будут лежать останки когда-то, может, и великого короля, который воображал, что даже его кости смогут внушить страх врагам… Кости… Больше от него ничего не осталось!..
И вот он в Лондоне, в своей столице! Ему нравится этот город. У него давно вошло в привычку часто бродить по нему инкогнито, тайком, вместе с Перро, переодевшись в другие одежды, сливаясь с толпой, играя роль купцов, обыкновенных дворян, бродячих музыкантов – что придет в голову. Но ему было нелегко замаскироваться под кого-то другого – при его огромном росте и густой гриве льняных волос он был точной копией отца, и его легко узнавали. Это придавало еще большую остроту их походам, и они каждый раз радостно поздравляли друг друга, если в результате ночных похождений никто из них не был узнан. Порой Эдуарду хотелось, чтобы он родился не сыном своего отца.