– Тогда, – начал Ахилл и остановился, его взгляд опустился, и темные глаза сощурились, словно он искал ответ. Улыбка, казалось, заполнила его лицо, преобразив его самого, и он поднял глаза, чтобы встретиться с ее глазами. – Тогда вы были экзотически интригующая женщина. Теперь я знаю, что вы не похожи на других. Вы – Элеонора.
Они долго смотрели друг на друга. Ее губы приоткрылись, будто хотели возразить, но этому помешало молчание.
Хруст мягкого дерева нарушил ее оцепенение. Она посмотрела на свои руки, в которых держала сломанный веер.
– Я… я должна идти, – прошептала она, направляясь к двери. – Концерт…
– Сыграйте для меня, Элеонора, – крикнул Ахилл вслед. В ответ она бросила на пол обломки веера.
Ветер дождем хлестал в окно в непостоянном ритме, который не мог бы отразить ни один композитор, но каприччо звучало в комнате. Тетушка Женевьева сложила листы с нотами музыки, которую в этот вечер играла Элеонора, и пристально посмотрела на племянницу.
– Моя дорогая, ты была бесподобна! – воскликнула Женевьева, порывисто целуя Элеонору в щеку. – Я безумно счастлива, что у меня есть такая талантливая племянница.
Элеонора нервно дергала ленты своего парчового халата и постаралась улыбнуться в ответ на благодарность:
– Я должна была бы еще потренироваться.
– Нет, нет, нет! – ответила тетя. – Как можно улучшить совершенство?
– Сначала я была поглощена своими мыслями, – заметила Элеонора, крепко держа вазу с лепестками розы. Она стояла возле клавикордов, когда Элеонора села играть; лепестки розы были такие свежие, что капли дождя сверкали на их бархатной поверхности.
– Моя дорогая, ты – мастер! – Женевьева прижала смятые ноты к груди и подняла глаза к небу. – Ты, несомненно, предназначалась Музе.
Элеонора хихикнула и сказала срывающимся голосом:
– Я предназначалась, чтобы исчезнуть. Никогда прежде я не играла перед таким большим количеством народа. – Она погрузила пальцы в розовые лепестки и позволила им облепить ей руку. – И я никогда не чувствовала себя такой одинокой среди стольких людей, пока не увидела вазу с лепестками.
Она сразу же поняла, откуда они, и эта мысль успокоила ее. Она не хотела этого делать. Этого не должно было быть, но такой знак внимания от сына дьявола дал ей почувствовать себя не такой одинокой и более близкой к Ахиллу, чем к кому-либо другому. Именно для него одного она и играла.
Уголки губ Женевьевы приподнялись в загадочной улыбке.
– Дамасские розы всегда были для меня самыми любимыми. – Она задумалась. – Их сладкий запах наполняет комнату, правда? И эта ваза с лепестками – такое задумчивое прикосновение. Интересно, кто их прислал?